Стагнация что такое: Недопустимое название — Викисловарь

Содержание

Что такое стагнация? — Moneyman

16 ноября 2021

Стагнация — длительный застой в экономике страны. Стагнация характеризуется околонулевыми темпами прироста валового внутреннего продукта, повышенным уровнем безработицы, понижением зарплаты и качества жизни граждан. Во время стагнации структура нацэкономики не меняется, не наблюдается серьезных изменений, обусловленных техническим прогрессом. Когда стагнация сопровождается резким ускорением темпов инфляции, она носит название «стагфляция».

Спрогнозировать начало стагнации достаточно проблематично. Стагнация становится очевидной, уже когда она есть. Если стагнация имеет краткосрочный характер, она может даже остаться незамеченной аналитиками.

Конкретных значений, разграничивающих периоды подъема экономики и стагнации, не существует. Однако традиционно под настораживающими темпами роста нацэкономики, которые сигнализируют о наступлении стагнации, понимают рост валового внутреннего продукта менее чем на два-три процента в год на протяжении нескольких лет.

Необходимо различать понятия стагнации и экономического кризиса. Последний характеризует ситуацию, когда резко сокращается валовый внутренний продукт. При стагнации речь идет не о падении, а об отсутствии экономического роста.

Впервые о стагнации ученые заговорили в конце 1930-х гг. двадцатого столетия. Термин «стагнация» ввел экономист-кейнсианец Э. Хансен, описывая ситуацию, наблюдающуюся в Соединенных Штатах. Ученый полагал, что на тот момент американская нацэкономика исчерпала все имеющиеся в распоряжении инструменты для роста и не скоро сумеет выйти из застоя. Как отмечал экономист, для возобновления роста и выхода из стагнации требовалось наращивать госрасходы, допуская постоянный повышенный уровень дефицита госбюджета.

Стагнация наблюдалась и в Советском Союзе. В период правления Л. И. Брежнева нацэкономика страны перестала расти. Стагнация в СССР наблюдалась вплоть до начала 1980-х гг., когда темпы роста нацэкономики падали до трех процентов в год.

Алексей Михайлов о растерянности экономических властей России — Газета.

Ru

Что происходит в российской экономике? Мы слышим разнобой цифр статистики, политически мотивированных оценок, спикеры зачастую противоречат сами себе и еще больше запутывают публику. Это — очевидные симптомы растерянности властей. Они не до конца понимают, что происходит, и совсем не понимают, что стоит делать с экономикой.

Последние оценки

В понедельник вышло интервью министра экономического развития Алексея Улюкаева газете «Коммерсантъ». «Рецессии нет. И не будет. Стагнация, наверное, термин уместный. Очень низки темпы роста, это — фактор институциональный, структурный, макроэкономический. И это то, чем нужно будет заниматься очень долгое время», — сказал он. «Наверное,.. нам предстоит дать более консервативную оценку будущим темпам экономического роста, которая будет учитывать и перспективы глобального роста, и нашу конкурентоспособность», — отметил министр.

В общем, ничего нового. Представители МЭР и раньше заявляли о пересмотре прогноза на 2013 год в сторону понижения.

Это интервью было дано, конечно, заранее — еще до того, как вышли новые данные Росстата по второму кварталу 2013 года в пятницу. Росстат заявил, что рост ВВП составил 1,2% по сравнению с 1,6% в первом квартале (к соответствующему периоду прошлого года). Экономика продолжает замедляться вопреки оценкам и надеждам МЭР. Замедление этого показателя происходит уже шестой квартал подряд.

«Мы оцениваем, что падение в годовом выражении с 1,6% в первом квартале соответствует спаду квартал к кварталу на уровне 0,5%. Учитывая, что экономика сократилась на 0,1% в первом квартале, это будет означать, что сейчас Россия находится в состоянии рецессии, определяемой как спад экономики два квартала подряд», — подсчитали в международной независимой исследовательской компании Capital Economics.

Этой оценкой Улюкаев оказался крайне недоволен. И в понедельник же во время участия в мероприятии с президентом России Владимиром Путиным он не скрыл своего раздражения, назвав расчеты Capital Economics «статистическими упражнениями». Затем признал, что риск рецессии существует, но второе полугодие будет лучше первого. И, противореча своим же словам, опубликованным в тот же день утром, заявил: «Относительно 2,4%: я не вижу оснований пересматривать эти показатели, у нас возможности есть».

Спор о терминах

Традиционные для экономического цикла понятия «спад» и «подъем» во второй половине XX века поменяли свое значение. Слишком хорошо научились капиталистические страны регулировать макроэкономическую динамику. Часто дело не доходило до спада, и кризисные явления выражались лишь в замедлении темпов роста. Именно для описания таких ситуаций и было введено в оборот словечко «рецессия».

Важно понимать, что статистика на Западе считается не так, как у нас Росстатом. Мы все время сравниваем с соответствующим периодом прошлого года. А в мире такое сравнение, конечно, производится, но оно является вспомогательным. Основным показателем динамики ВВП является отношение текущего значения к предыдущему кварталу.

А сезонность устраняется с помощью специальных общепринятых статистических процедур.

Рецессия в строгом понимании этого слова – это не спад, а замедление роста ВВП, наблюдающееся на протяжении двух кварталов подряд. Рецессия – это легче и мягче, чем спад, это то, что может происходить при сохранении положительных темпов роста. Иногда даже шутят, что это более политкорректное слово.

Согласно расчетам Центра развития НИУ ВШЭ, если считать квартал к предыдущему кварталу, то замедление два квартала подряд у нас наблюдалось в четвертом квартале 2011 — первом квартале 2012 года, затем отскок, и новая рецессия в третьем-четвертом кварталах 2012 года, затем совсем вялый отскок в первом квартале 2013-го и вновь сокращение темпов роста ВВП во втором квартале 2013 года. Общее замедление — с 1,7% роста в третьем квартале 2011 года до 0,1% сейчас. Российская экономика пережила две рецессии за последние два года — если основываться на расчетах Центра развития.

В отличие от термина «рецессия» слово «стагнация» — действительно пугающее. Это остановка экономики. Это тупик. Даже теоретически непонятно — что делать в такой ситуации.

Когда автомобиль завяз – вы пытаетесь вытолкнуть его, не просто давя в нужном направлении, а в раскачку, стараясь поймать ритм. Точно так же и с экономикой. Рецессия – это действие в рамках некоего ритма. Экономические власти точно знают, что делать в такой ситуации и когда именно прикладывать стимулирующее усилие. Но стагнация – это самое страшное, что только может случиться с экономикой. Ритм затух. Просто давить – ничего не получится.

Страшнее этого только «долгая» или «великая» депрессия, которая представляет собой именно стагнацию экономики, затянувшуюся на многие годы. Первая великая депрессия в капиталистическом мире состоялась в 1873—1896 годах. Но она померкла перед следующей депрессией 1929–1939 годов. Определение «великая» получила именно эта, последняя депрессия, а первая стала «долгой». Из нее мир не мог выйти больше 20 лет. Из второй вышел заметно быстрее — только за счет начала Второй мировой войны.

И когда Алексей Улюкаев говорит о том, что рецессии у нас нет, а есть стагнация – он на самом деле ставит экономике самый страшный диагноз. Гораздо более страшный, чем рецессия или даже «спад».

Он думает, что успокаивает людей. Но на самом деле он, явно не желая того, признается: «Все, экономика встала, мы в тупике и не знаем, что делать. И не верим в успешность того, что делаем. И спросить даже не у кого – потому что этого не знает никто».

Что делать?

Заявив, что есть возможности выхода на траекторию 2,4% роста ВВП в целом за 2013 год, Улюкаев, конечно, погорячился. После таких первого и второго кварталов это совершенно нереально.

Кстати, какие возможности назвал министр? Показатели улучшатся «из-за эффекта базы, из-за сельскохозяйственного года и исходя из курсовых соотношений более слабого рубля, и из-за кредитной активности». Очевидно, что все названные возможности носят кратковременный характер. Эффект базы будет работать, только если сегодняшний показатель не упал, а мы его относим к сократившемуся показателю прошлого года.

Урожай в будущем году вряд ли повторится, да и доля сельского хозяйства в ВВП мала. Главное влияние урожай окажет, скорее всего, через сдерживание инфляции (что может немного увеличить реальный ВВП). Рубль больше не падает. Кредитование населения замедляется.

Все эти факторы могут еще оказать свое действие во втором полугодии 2013 года, но вряд ли будут иметь хоть какое-то значение дальше, в 2014 году. Получается как в том анекдоте: «Больной перед смертью потел?» — «Да…» — «Это хорошо».

Кстати, забавно, что Улюкаев «на природе» (на выезде вместе с президентом) даже не вспомнил о том, что он обычно в тиши кабинетов не забывает сказать — о поддержке малого и среднего бизнеса, несырьевого экспорта, институциональных улучшениях и т. п. Это — к вопросу о том, во что реально сам министр верит, а во что – нет.

Экономические власти в тупике. И даже не столько потому, что не хватает способности что-то придумать, сколько потому, что они допустили остановку экономики, стагнацию. Действовать надо было раньше, не допуская затухания ритма экономики. Уж лучше даже спад, чем стагнация.

В состоянии стагнации не работают никакие стандартные инструменты госстимулирования. Вряд ли поможет даже денежная эмиссия — скорее всего, она скажется на росте инфляции, ослаблении рубля и увеличении оттока капитала, но никак не простимулирует реальную экономику. Неэффективность денежного стимулирования парализует волю хоть к каким-то действиям. Наши власти в реальности не делают ничего, надеясь на то, что сейчас им помогут «эффект базы» и урожай, а там, глядишь, вдруг восстановится Европа, вновь ускорится Китай, это увеличит спрос на наши энергоносители, и внешний фактор вытянет нас из стагнации.

Жаль, что этого не будет. Европа сама в стагнации и к росту не перейдет — разве только к очень вялому. Замедление в Китае — фактор долгосрочный. Стремительного роста цен на энергоносители развитые страны больше не допустят, ведь все они импортеры энергии, и рост цен на нее больно ударит по их полуживой экономике. А ведь еще есть сланцевая революция, которая в состоянии просто обрушить цены на наш газ в ближайшее десятилетие. Не будет внешнего фактора, который нас вытянет. Надо что-то делать самим. Что?

Единственное, что можно предложить в этой ситуации, — действовать «враскачку». Менять политику со стимулирующей на ограничивающую и обратно. Это именно то, что делает глава ФРС Бен Бернанке с американской экономикой последние пять лет со своими QE 1, 2, 3 (раундами политики денежного смягчения). Именно поэтому американская экономика выглядит лучше европейской и, похоже, уже лучше нашей. Конечно, действовать «враскачку» — это процесс долгий, рассчитанный на несколько лет целенаправленных усилий. И, увы, я не вижу в наших экономических властях человека, который мог бы его провести…

Стагнация: что это — простыми словами?

Что это – стагнация? В латинском языке есть такое слово «stagnatio», что в переводе на русский обозначает «неподвижность». От него происходит название такого экономического термина, как «стагнация». Из приведенного перевода понятно, что описывает он явление негативного характера. О том, что такое стагнация, простым языком будет рассказано в статье.

Общее понятие о термине

Если говорить о стагнации простыми словами, это такая экономическая ситуация, которая характеризуется застойными явлениями на рынке, остановкой в развитии производства, ослаблением торговой деятельности. Все это должно происходить на протяжении длительного периода.

Стагнация в экономике – это в буквальном смысле торможение, дефицит обновления и в производстве, и в других видах бизнеса, в том числе и в финансовом. При этом прекращается выпуск продукции новых типов, увеличивается безработица, по всем секторам экономики наблюдается падение уровня заработной платы, как и уровня жизни в целом по стране.

Стагнация рынка – это отсутствие его восприимчивости к инновациям, к научно-техническому прогрессу. Он не впускает в себя никаких новшеств, все идет по накатанному, структура экономики «застывает». Существует два вида экономической стагнации, которые отличаются друг от друга по причинам, по которым они появились, по тому, каким образом они протекают, и по возможностям выхода из сложившейся ситуации.

Первый вид стагнации

Первый вид стагнации – это монополистический тип. Его причиной является переизбыток предприятий-монополистов на экономической арене. Они душат конкурентов, тем самым не давая возможности для развития бизнеса. Более всего этот тип присущ производственной сфере, поэтому затяжное экономическое «заболачивание» начинается именно здесь. Основные характеристики этого процесса следующие:

  • Резкое сокращение инвестиционных пакетов.
  • Недозагрузка и простои мощностей.
  • Безработица в массовом масштабе.

Американские экономисты-теоретики для преодоления подобных явлений предлагают стимулировать рост достижений в технике и науке, вывоз капитала за границу и увеличивать покупательскую способность населения страны.

Второй вид стагнации

Второй вид стагнации – это стагнация переходного периода. Для него характерны особенности перехода страны от одного экономического устройства к другому – от планово-командного к рыночному. Он имел место в странах, входивших в Советский Союз, в конце прошлого столетия, когда произошел небывалый производственный и инвестиционный упадок, наблюдался отток «умов» в страны запада.

Все хозяйственные отрасли были сильно пострадавшими. Из-за нехватки продукции, которая могла бы выдержать конкуренцию, экс-советские республики не имели возможности плавно влиться в общемировое хозяйство.

В качестве вывода из второго типа стагнации ученые-экономисты предлагают действия по приостановлению спада производства с привлечением из-за границы комплекса товаров и услуг. А также дальнейшую стабилизацию положения с выходом на процессы роста.

О причинах стагнации в стране

Ученые придерживаются мнения, что экономический застой нужно научиться предсказывать, однако это дело очень трудное. Ведь причин стагнации всегда больше, чем две–три. Причины стагнации – это целый комплекс факторов. Как правило, их легче анализировать уже постфактум. Среди наиболее распространенных причин можно назвать следующие:

  • повышенная бюрократизация структур госаппарата;
  • коррумпированность управленцев и представителей бизнессообщества в некоторых отраслях;
  • отставание в финансировании науки;
  • изношенность хозяйственного оборудования;
  • ослабление финансовых и торговых отношений с другими государствами;
  • ошибки в выборе политического курса (при втором типе стагнации).

Локальные причины стагнации

Что касается стагнации в той или иной отрасли хозяйства или на конкретном предприятии, то причины здесь могут быть несколько другие. Так, например, застой в работе какой-либо коммерческой фирмы случается при усталости от непрерывного роста, от уменьшения ресурсов, от закоснелости структуры и методов осуществления деятельности, отсутствия новых идей и разработок.

Стагнацию внутри отдельного бизнеса преодолеть проще, чем на государственном уровне, однако, если она совпадает с экономическим упадком по всей стране, то частная структура попадает под двойной удар.

Теоретические способы выхода

Для того чтобы страна вышла из затяжного кризиса, ее руководители должны иметь четкий план и принимать согласованные меры, призванные реструктурировать экономику.

Однозначного рецепта того, какими именно должны быть эти меры, на сегодняшний день не существует. Но все же есть предложения ученых-теоретиков на этот счет. Они сводятся к следующим действиям, направленным на устранение причин стагнации:

  1. Усиление антикоррупционных мер на самом высоком властном уровне.
  2. Борьба с излишней бюрократизацией аппарата управления.
  3. Увеличение масштаба инвестиций в развитие научно-технического прогресса, конкретных инновационных разработок (особенно тех, что связаны с нанотехнологической отраслью, медициной и освоением космоса).
  4. Обновление материально-технической базы на производстве.
  5. Оптимизация экономических связей с другими государствами.

Что советуют практики

Казалось бы, экономисты-практики, как никто другой, способны внести свою весомую лепту в разрешение вопросов преодоления стагнации. Но на деле ситуация обстоит совсем непросто. Так как предлагаемые пути не всегда являются до конца продуманными, снабженными механизмами их реализации. Тем не менее назовем их.

  1. Скорейшее внедрение в производство новейших наработок в области науки и техники во все экономические сегменты. (Вопрос: каким образом эти наработки могли быть созданы в условиях снижения финансовых вливаний?)
  2. Повышение уровня покупательской способности людей. (Вопрос: за счет каких ресурсов и механизмов оно должно осуществляться?)
  3. Уменьшение затратного пакета при производстве продукции. (Вопрос: возможно ли снижать затраты при наличии устаревшего оборудования и на чем еще экономить?)
  4. Увеличение доходов и налоговых поступлений за счет прибыли предприятий-монополистов.
  5. Стимулирование развития выпуска продукции, предназначенной для экспорта. (Вопрос: каким образом переломить ситуацию, если связи с другими государствами находятся на низком уровне?)

Опасные последствия стагнации

Итоги стагнации – это, простыми словами, потеря рабочих мест, снижение возможности приобрести что-либо значимое для семьи, отсутствие приличных товаров на прилавках, необходимость «затягивать пояса». Это остановка в развитии научной мысли и в ее воплощении, отставание в здравоохранении, образовании и вооружении.

Чем грозит такая ситуация? Она очень опасна и может привести к возникновению революционных настроений, к призывам свержения существующей власти, массовым выступлениям на улицах, забастовкам на предприятиях. Подробно ознакомившись со значением слова «стагнация», с ее опасными последствиями и трудностями преодоления, какой можно сделать вывод? Как избавиться от нее, если ни теоретики, ни практики до конца не знают этого?

Как представляется, нужно сделать заключение о том, что, во-первых, теоретически это негативное явление изучено, во-вторых, все мы являемся свидетелями того, что оно может преодолеваться. Например, как это было в США после 30-х и на территории бывшего СССР после 90-х годов прошлого века. А значит, конкретное правительство конкретной страны, попавшей в затяжной экономический кризис, должно и может найти единственно верные решения и способы их воплощения в жизнь.

Пик нефти по-русски: добыче в России угрожает стагнация | Статьи

Российскую нефтяную отрасль в обозримом будущем может ждать стагнация или даже спад. Это следует стразу из нескольких прогнозов, представленных в последние недели профильными министерствами. В частности, ожидается, что добыча нефти в стране не вернется к докризисному уровню до 2025 года, а согласно другой оценке, с начала 2030-х ее и вовсе ожидает долговременный спад. Это не первый случай, когда стране пророчили пик нефти, но в этот раз ситуация может быть серьезной в отсутствие дополнительных инвестиций. Подробности — в материале «Известий».

В конце апреля Минэкономразвития выпустило прогноз развития отечественной нефтяной индустрии в ближайшие годы. После спада в 2020 году (до 512 млн т нефти в год) должна последовать стабилизация, а с 2022 года — после предполагаемой в мае отмены сделки ОПЕК+ — вернуться рост. Добыча увеличится по базовому сценарию на 7,3%, до 550 млн т. В 2023–2024 годах будет достигнута отметка в 560 млн т, что всё еще меньше показателя 2019 года (568 млн т).

Таким образом, спад в добыче окажется беспрецедентным за последние 25 лет. До этого были случаи, когда нефтедобыча снижалась из-за внешних шоков (как это было, например, после глобального кризиса 2008 года), но падение не продолжалось сколько-нибудь долго. В 2015 году, к примеру, несмотря на обвал цен на мировом рынке, производство нефти в России подскочило на 8 млн т.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Константин Кокошкин

Довольно трудно объяснить столь продолжительный спад мировой конъюнктурой. Действительно, снижение потребления нефти в мире оказалось в 2020 году одним из самых крупных в истории. Локдауны и общий экономический кризис обвалили спрос на 8,7 млн баррелей в день. Однако уже в 2021 году Международное энергетическое агентство прогнозирует рост, который отыграет более половины прошлогоднего спада — 5,7 млн баррелей. Уровень 2019 года удастся уверенно перешагнуть уже в 2023 году (101 млн баррелей в день против 99,7 млн). Словом, спрос на нефть будет вполне достаточным, чтобы увеличить объемы поставок из России, даже не рискуя обрушением цен.

Директор по корпоративным рейтингам «Эксперт РА» Филипп Мурадян объясняет осторожный прогноз Минэкономразвития бюджетными соображениями.

— Прогнозы Минэка предполагается использовать для подготовки бюджета. Для этой цели излишний консерватизм может быть оправдан.

Чуть раньше вышел прогноз другого российского ведомства — энергетического. 8 апреля в СМИ появилась информация из генеральной схемы развития нефтяной отрасли до 2035 года. В большинстве сценариев схемы предполагается, что добыча нефти без газового конденсата достигнет пика к 2027–2029 годам. Единственное исключение предусмотрено для случая, когда сделка ОПЕК+ в 2022 году будет продлена.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Константин Кокошкин

В данном случае речь снова не идёт о снижении спроса. Действительно, усилия развитых стран по декарбонизации экономики могут существенно замедлить рост потребления нефти. Однако как минимум до середины 2030-х годов о долгосрочном спаде речь не идет, во всяком случае, согласно базовым сценариям МЭА. К 2030 году мировой спрос должен достигнуть около 104 млн баррелей в день, то есть рынок для российской нефти останется. Источники увеличения добычи есть в ряде стран, например в Иране, но это будет частично компенсировано спадом в других регионах.

Таким образом, речь не столько о слабости рынка, сколько об исчерпании текущих запасов. Фактически прогнозируется, что в России через 10 лет должен наступить пик добычи нефти.

В принципе, ничего невозможного в этом нет. В мире есть множество стран, которые свой пик добычи уже прошли. В их числе и очень крупные производители. В частности, Мексика, долгое время считавшаяся одним из главных нефтедобытчиков Нового Света, минула свой пик в 2008 году, с тех пор там производство черного золота переживает постепенный, но стабильный спад. Чуть раньше свой максимум выработала Великобритания, а Китай (кстати, нетто-экспортер нефти до 1993 года) исторического максимума достиг в 2015-м — 4,3 млн баррелей в сутки. Сейчас нефтедобыча там стабилизировалась на уровне в 3,8–3,9 млн баррелей в день при всё еще растущем потреблении.

Согласно оценке Минэнерго, для поддержания устойчивого уровня добычи в России в перспективе до 2035 года требуется в период 2021–2035 годов прирастить запасы нефти в объеме не менее 10,4 млрд т. Среднегодовой прирост запасов в этот период должен превышать годовой уровень добычи нефти в среднем в 1,2 раза.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Константин Кокошкин

В позапрошлом году резервы категории A, B1 и С1 приросли почти на 800 млн т, что вполне соответствовало указанному в прогнозе уровню, а в 2020-м прирост составил около 1 млрд т, несмотря на сокращения финансирования геологоразведочных работ нефтяными компаниями. Нюанс, однако, в том, что не все эти запасы после инвентаризации оказываются рентабельными. В случае России разброс может составлять от 36% до 64% ресурсов разведанных месторождений.

— Прогноз Минэнерго исходит не из оценки мирового спроса, а из специфики российской нефтедобычи, точнее, действующей системы налогообложения, — подчеркнул Филипп Мурадян. — С каждым годом структура разрабатываемых месторождений в России усложняется, и для поддержания добычи требуются новые налоговые стимулы.

Собеседник «Известий» считает, что пик добычи — вполне реальная перспектива, но ситуация может измениться благодаря государственной политике в нефтянке.

—Эта вероятность во многом зависит от того, как государство будет регулировать отрасль. Благоприятные налоговые условия для разработки месторождений способны сдвинуть этот пик добычи в будущее.

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Константин Кокошкин

— В России пик пройден в 2006–2008 годах, — рассказал «Известиям» руководитель аналитического департамента AMarkets Артем Деев. — Тут стоит сразу обозначить, что такое пик нефти вообще. Это не недостаток сырья. Нефти в мире очень много, но вопрос в балансе спроса и предложения. Спрос на нефть сокращается, что особенно стало ясно на фоне пандемии, при этом снижаются и запасы. Речь не обо всех запасах нефти в мире, а только о тех, которые относятся к разряду легкодобываемых, с низкой себестоимостью добычи. Эти объемы снижаются везде, во всех основных нефтедобывающих странах, в том числе в РФ: объем легкодобываемых запасов составляет, по разным данным, 10–15% от всего разведанного объема. Остальные запасы — это ТрИЗ, трудноизвлекаемые запасы, которые находятся в сложных климатических зонах, глубоко залегают и т.д. Себестоимость добычи такова, что при текущих ценах производить ее просто не имеет смысла — нефть по $100–150 уже никто не купит, если есть альтернатива в виде природного газа, водорода или ВИЭ. Это и есть пик нефти — когда добывать еще можно, но немного, а большие запасы стоят дорого и инвестиции в такие разработки просто не окупятся. Также нужно сказать про пик нефти — он не происходит сразу, потребление не может рухнуть в один момент и сильно. Это постепенный процесс, когда спустя годы производители понимают, что прежних объемов потребления уже не будет, — это мы сейчас и видим.

На сегодняшний день налоги от добычи полезных ископаемых (ключевым из которых является нефть) приносят бюджету около 25% доходов. Достаточно непросто подсчитать, сколько денег в экономику — частный и государственный сектора — приносит нефтяной экспорт, но в любом случае речь идет об определяющей сумме. Долгосрочная стагнация в нефтяной индустрии может принципиально изменить все основы российской экономики. С другой стороны, пик добычи нефти в России впервые прогнозировался еще в конце 2000-х, но с тех пор производство черного золота выросло на 10%. В конце концов, недра страны полны труднодоступными запасами вроде ресурсов Баженовской свиты, которые вполне могут стать аналогом сланцевой нефти США (где пик нефтедобычи был успешно преодолен через почти 40 лет после его достижения) для нашей страны.

Великая стагнация. Как начался и закончился кризис 2008 года

https://ria.ru/20180915/1528593402.html

Великая стагнация. Как начался и закончился кризис 2008 года

Великая стагнация. Как начался и закончился кризис 2008 года — РИА Новости, 30.12.2019

Великая стагнация. Как начался и закончился кризис 2008 года

Десять лет назад, 15 сентября 2008 года, четвертый крупнейший инвестбанк мира Lehman Brothers активами в 639 миллиардов долларов обратился в суд с заявлением о. .. РИА Новости, 30.12.2019

2018-09-15T08:00

2018-09-15T08:00

2019-12-30T12:04

экономика

сша

/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content

/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content

https://cdnn21.img.ria.ru/images/155024/29/1550242953_0:201:3072:1928_1920x0_80_0_0_e91deeafd101b9f2a59633c557845f42.jpg

МОСКВА, 15 сен — РИА Новости, Максим Рубченко. Десять лет назад, 15 сентября 2008 года, четвертый крупнейший инвестбанк мира Lehman Brothers активами в 639 миллиардов долларов обратился в суд с заявлением о банкротстве и просьбой о защите от кредиторов. С этого дня кризис на ипотечном рынке США превратился в мировой финансовый кризис, названный экономистами Великой стагнацией. О причинах и последствиях событий 2008 года — в материале РИА Новости. Отправная точка кризиса известна точно: 4 ноября 1999 года конгресс США принял закон о финансовой модернизации, отменивший запрет коммерческим банкам активно работать на рынках ценных бумаг. Отметим, что эта мера взялась не с потолка, а была введена в 1933 году, в разгар Великой депрессии. Авторы закона о запрете, сенаторы Гласс и Стигал, хотели исключить повторение финансовой катастрофы 1929 года, когда из-за падения фондового рынка банкротами оказались многие коммерческие банки, вложившие деньги в акции. В результате миллионы американских вкладчиков лишились своих накоплений. Однако в конце XX века американские банкиры были уверены, что подобные опасения больше не актуальны, поскольку методы финансового анализа достигли немыслимого совершенства. Но главной причиной отмены закона Гласса — Стигала стал фондовый бум, связанный с бешеным спросом на акции высокотехнологичных компаний. На ценных бумагах интернет-магазинов, провайдеров, производителей новых гаджетов спекулянты зарабатывали миллиарды, но коммерческие банки не имели права участвовать в этом празднике наживы. Между тем спрос на их традиционные услуги — кредитование промышленных предприятий — быстро сокращался, поскольку все больше американских компаний переводили производство в Китай и Мексику. В конец концов банкиры мобилизовали все лоббистские ресурсы и добились отмены закона Гласса —Стигала. Это позволило им неплохо зарабатывать на инвестициях в акции интернет-компаний, но недолго. Десятого марта 2000 года фондовый индекс высокотехнологичных компаний достиг рекордного уровня в 5132,52 пункта, после чего началось сдувание рыночного «пузыря». К октябрю 2002-го акции на американских биржевых площадках потеряли пять триллионов долларов. Возможности для инвестиций резко сократились, поскольку в США не осталось крупных рынков с положительной доходностью активов. Сотни миллиардов лежали на банковских депозитах, не находя применения. А проценты по этим депозитам надо было платить, для чего требовалось найти прибыльный продукт. Ипотеки и деривативы Выход банки увидели в ипотеке. Проблема была лишь в том, что после кризиса американцы не считали покупку жилья первостепенной необходимостью, и спрос на стандартные ипотечные продукты был очень низкий. Поэтому банки предложили гражданам «субстандартную ипотеку» с пониженными требованиями к заемщикам. А поскольку такие кредиты отличались высокими рисками невозврата, финансовые гении придумали схему минимизации рисков через производные инструменты — деривативы. На бумаге все выглядело математически безупречно. Например, у банка есть портфель ипотечных кредитов с общим риском 50%. Поскольку 50 — это среднее между 75 и 25, теоретически можно разделить его на два портфеля — один с риском невозврата в 75%, второй — в 25%. Исходя из этой логики банки выпускали облигации — «надежные», обеспеченные «низкорискованной» частью портфеля, и «доходные», привязанные к «высокорискованной» части. Затем процедура повторялась: выпускались новые облигации, обеспеченные «низкорискованной» частью портфеля, из которых половина была «совсем низкорискованной», половина — «чуть менее низкорискованной». В результате последовательного повторения этих операций иногда на свет появлялись даже облигации с риском менее одного процента. Хотя в их основе был все тот же портфель ипотечных кредитов с риском в 50%. Мало того, поскольку закон разрешает частичное резервирование деривативов, объем выпуска «низкорискованных» облигаций многократно превышал даже номинальную стоимость базового портфеля кредитов. К 2008 году общая стоимость деривативов примерно в сто раз превышала объем ипотек, служивших залогом по таким облигациям. Тем не менее практически все инвесторы считали необходимым покупать такие «низкорисковые» бумаги: спрос на них постоянно рос, так что через небольшой промежуток времени деривативы можно было перепродать с хорошей прибылью. Многие банки, причем не только в США, накупили ипотечных облигаций на десятки миллиардов долларов, ожидая, когда спрос и цены на них вырастут еще больше. Американская трагедия Все надежды рухнули 6 марта 2007 года, когда Управление экономики и статистики США опубликовало данные о росте просрочек по ипотечным кредитам до рекордной величины за все время наблюдений. Испугавшись, банки моментально приостановили выдачу новых ипотечных кредитов, покупки жилья прекратились, и цены на недвижимость начали быстро падать. Еще быстрее обесценивались ипотечные облигации: все вдруг осознали, что заявления о низкой рискованности подобных бумаг не совсем точно отражают реальное положение вещей. Уже летом 2007 года страна столкнулась с полномасштабным кризисом ликвидности, заставившим ФРС быстро снижать ставку: с 5,25% в сентябре до 4,25% в декабре и до трех процентов в январе 2008-го. Это привело к удешевлению доллара относительно других валют и активов. В частности, начали быстро расти цены на сырье. Инвестфонды, увидев новую возможность заработать, приступили к активным спекуляциям на сырьевых рынках, разгоняя котировки до рекордных значений. Четвертого июля 2008 года цена нефти марки Brent достигла исторического максимума — 143,95 доллара. Банкротство Между тем на банковском рынке разгоралась паника. Отчетность банков, накопивших большие объемы ипотечных облигаций, с каждым кварталом выглядела все хуже и хуже — по мере обесценивания этих бумаг. Lehman Brothers за первое полугодие 2008-го зафиксировал убытки на сотни миллионов долларов от операций с ипотечными облигациями. Акции банка на бирже стремительно дешевели. Падение приостановилось в начале осени, когда сообщили, что Lehman Brothers собирается купить Korea Development Bank, государственный банк Южной Кореи. Однако, узнав, что убытки финансового учреждения только за три летних месяца достигли 3,6 миллиарда (рекорд за всю 158-летнюю историю компании), корейцы передумали. Лишившись последней надежды на спасение, в понедельник, 15 сентября 2008 года, Lehman Brothers объявил о банкротстве. На тот момент активы инвестбанка составляли 639 миллиардов долларов при долгах в 613 миллиардов. Впрочем, положительный баланс существовал только на бумаге, поскольку 155 миллиардов долларов в активах приходились на «высоконадежные» ипотечные облигации, которые к тому моменту уже ничего не стоили. Так что реальная дыра в балансе банка превысила 100 миллиардов. Кризис стал глобальным Банкротство Lehman Brothers — крупнейшее за всю историю США — вызвало финансовый кризис во всем мире. Индекс Dow Jones за один день провалился более чем на 500 пунктов, это самое сильное падение после террористических атак 11 сентября 2001 года.Американские банки перестали кредитовать друг друга, что лишило финансирования даже самые стабильные и платежеспособные компании. Это привело к тотальному падению котировок акций: за три последующих дня мировые фондовые рынки потеряли 2,85 триллиона долларов капитализации. Опасения насчет замедления темпов роста мировой экономики из-за финансовых проблем в США и Евросоюзе породили панику на сырьевых рынках. Только за первую неделю октября 2008 года цены на сырьевые товары снизились на десять процентов, это самое резкое недельное падение более чем за пятьдесят лет. Медь подешевела до минимума за одиннадцать лет, платина — до трехлетнего минимума. Цены на нефть упали почти на сорок процентов от летних максимумов и продолжали снижаться: в конце сентября баррель сорта Brent стоил меньше 90 долларов, через месяц — 61 доллар, к декабрю — около 50 долларов. Восьмого октября 2008 года все ведущие центробанки мира, кроме ЦБ Японии и России, приняли беспрецедентное решение об одновременном снижении процентных ставок. Три дня спустя лидеры стран Евросоюза на встрече в Париже договорились о поддержке финансовых институтов, столкнувшихся с проблемами. Тринадцатого октября 2008 года Европейский центробанк, Банк Англии и ЦБ Швейцарии пообещали, что предоставят США «долларовое фондирование в размере, необходимом для удовлетворения спроса» в 2008 и 2009 году. На следующий день правительство США обнародовало «план спасения экономики», предусматривающий выделение 250 миллиардов долларов на стабилизацию финансовой системы. Предполагалась беспрецедентная в истории США частичная национализация частных банков: Bank of America Corp, Wells Fargo, Citigroup, JPMorgan Chase & Co, Goldman Sachs, Morgan Stanley и Bank of New York Mellon Corp. Пять ведущих инвестиционных банков США прекратили свое существование в прежнем качестве: Bear Stearns и Merrill Lynch были перепроданы, Goldman Sachs и Morgan Stanley сменили вывеску, перестав быть инвестиционными банками. Lehman Brothers обанкротился. В ноябре 2008-го ФРС США запустила программу «количественного смягчения», выкупая у компаний и банков ипотечные и казначейские облигации на десятки миллиардов долларов в месяц. В результате трех раундов этой программы, продолжавшейся до конца 2014 года, Федеральный резерв влил в экономику США больше трех триллионов долларов.

сша

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

2018

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Новости

ru-RU

https://ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

https://cdnn21.img.ria.ru/images/155024/29/1550242953_68:0:2799:2048_1920x0_80_0_0_89cd8fc3f7f6531472803e97d68578fb.jpg

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og. xn--p1ai/awards/

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

экономика, сша

МОСКВА, 15 сен — РИА Новости, Максим Рубченко. Десять лет назад, 15 сентября 2008 года, четвертый крупнейший инвестбанк мира Lehman Brothers активами в 639 миллиардов долларов обратился в суд с заявлением о банкротстве и просьбой о защите от кредиторов. С этого дня кризис на ипотечном рынке США превратился в мировой финансовый кризис, названный экономистами Великой стагнацией. О причинах и последствиях событий 2008 года — в материале РИА Новости.

Отправная точка кризиса известна точно: 4 ноября 1999 года конгресс США принял закон о финансовой модернизации, отменивший запрет коммерческим банкам активно работать на рынках ценных бумаг.

Отметим, что эта мера взялась не с потолка, а была введена в 1933 году, в разгар Великой депрессии. Авторы закона о запрете, сенаторы Гласс и Стигал, хотели исключить повторение финансовой катастрофы 1929 года, когда из-за падения фондового рынка банкротами оказались многие коммерческие банки, вложившие деньги в акции. В результате миллионы американских вкладчиков лишились своих накоплений.

Однако в конце XX века американские банкиры были уверены, что подобные опасения больше не актуальны, поскольку методы финансового анализа достигли немыслимого совершенства. Но главной причиной отмены закона Гласса — Стигала стал фондовый бум, связанный с бешеным спросом на акции высокотехнологичных компаний. На ценных бумагах интернет-магазинов, провайдеров, производителей новых гаджетов спекулянты зарабатывали миллиарды, но коммерческие банки не имели права участвовать в этом празднике наживы.

Между тем спрос на их традиционные услуги — кредитование промышленных предприятий — быстро сокращался, поскольку все больше американских компаний переводили производство в Китай и Мексику. В конец концов банкиры мобилизовали все лоббистские ресурсы и добились отмены закона Гласса —Стигала. Это позволило им неплохо зарабатывать на инвестициях в акции интернет-компаний, но недолго.

Десятого марта 2000 года фондовый индекс высокотехнологичных компаний достиг рекордного уровня в 5132,52 пункта, после чего началось сдувание рыночного «пузыря». К октябрю 2002-го акции на американских биржевых площадках потеряли пять триллионов долларов. Возможности для инвестиций резко сократились, поскольку в США не осталось крупных рынков с положительной доходностью активов.

Сотни миллиардов лежали на банковских депозитах, не находя применения. А проценты по этим депозитам надо было платить, для чего требовалось найти прибыльный продукт. Ипотеки и деривативы Выход банки увидели в ипотеке. Проблема была лишь в том, что после кризиса американцы не считали покупку жилья первостепенной необходимостью, и спрос на стандартные ипотечные продукты был очень низкий. Поэтому банки предложили гражданам «субстандартную ипотеку» с пониженными требованиями к заемщикам. А поскольку такие кредиты отличались высокими рисками невозврата, финансовые гении придумали схему минимизации рисков через производные инструменты — деривативы.

На бумаге все выглядело математически безупречно. Например, у банка есть портфель ипотечных кредитов с общим риском 50%. Поскольку 50 — это среднее между 75 и 25, теоретически можно разделить его на два портфеля — один с риском невозврата в 75%, второй — в 25%. Исходя из этой логики банки выпускали облигации — «надежные», обеспеченные «низкорискованной» частью портфеля, и «доходные», привязанные к «высокорискованной» части. Затем процедура повторялась: выпускались новые облигации, обеспеченные «низкорискованной» частью портфеля, из которых половина была «совсем низкорискованной», половина — «чуть менее низкорискованной».

В результате последовательного повторения этих операций иногда на свет появлялись даже облигации с риском менее одного процента. Хотя в их основе был все тот же портфель ипотечных кредитов с риском в 50%. Мало того, поскольку закон разрешает частичное резервирование деривативов, объем выпуска «низкорискованных» облигаций многократно превышал даже номинальную стоимость базового портфеля кредитов.

К 2008 году общая стоимость деривативов примерно в сто раз превышала объем ипотек, служивших залогом по таким облигациям. Тем не менее практически все инвесторы считали необходимым покупать такие «низкорисковые» бумаги: спрос на них постоянно рос, так что через небольшой промежуток времени деривативы можно было перепродать с хорошей прибылью.

Многие банки, причем не только в США, накупили ипотечных облигаций на десятки миллиардов долларов, ожидая, когда спрос и цены на них вырастут еще больше. Американская трагедия Все надежды рухнули 6 марта 2007 года, когда Управление экономики и статистики США опубликовало данные о росте просрочек по ипотечным кредитам до рекордной величины за все время наблюдений. Испугавшись, банки моментально приостановили выдачу новых ипотечных кредитов, покупки жилья прекратились, и цены на недвижимость начали быстро падать.

Еще быстрее обесценивались ипотечные облигации: все вдруг осознали, что заявления о низкой рискованности подобных бумаг не совсем точно отражают реальное положение вещей. Уже летом 2007 года страна столкнулась с полномасштабным кризисом ликвидности, заставившим ФРС быстро снижать ставку: с 5,25% в сентябре до 4,25% в декабре и до трех процентов в январе 2008-го. Это привело к удешевлению доллара относительно других валют и активов. В частности, начали быстро расти цены на сырье. Инвестфонды, увидев новую возможность заработать, приступили к активным спекуляциям на сырьевых рынках, разгоняя котировки до рекордных значений.

Четвертого июля 2008 года цена нефти марки Brent достигла исторического максимума — 143,95 доллара. Банкротство Между тем на банковском рынке разгоралась паника. Отчетность банков, накопивших большие объемы ипотечных облигаций, с каждым кварталом выглядела все хуже и хуже — по мере обесценивания этих бумаг. Lehman Brothers за первое полугодие 2008-го зафиксировал убытки на сотни миллионов долларов от операций с ипотечными облигациями. Акции банка на бирже стремительно дешевели.

Падение приостановилось в начале осени, когда сообщили, что Lehman Brothers собирается купить Korea Development Bank, государственный банк Южной Кореи. Однако, узнав, что убытки финансового учреждения только за три летних месяца достигли 3,6 миллиарда (рекорд за всю 158-летнюю историю компании), корейцы передумали.

Лишившись последней надежды на спасение, в понедельник, 15 сентября 2008 года, Lehman Brothers объявил о банкротстве. На тот момент активы инвестбанка составляли 639 миллиардов долларов при долгах в 613 миллиардов. Впрочем, положительный баланс существовал только на бумаге, поскольку 155 миллиардов долларов в активах приходились на «высоконадежные» ипотечные облигации, которые к тому моменту уже ничего не стоили. Так что реальная дыра в балансе банка превысила 100 миллиардов. Кризис стал глобальным Банкротство Lehman Brothers — крупнейшее за всю историю США — вызвало финансовый кризис во всем мире. Индекс Dow Jones за один день провалился более чем на 500 пунктов, это самое сильное падение после террористических атак 11 сентября 2001 года.

Американские банки перестали кредитовать друг друга, что лишило финансирования даже самые стабильные и платежеспособные компании. Это привело к тотальному падению котировок акций: за три последующих дня мировые фондовые рынки потеряли 2,85 триллиона долларов капитализации. Опасения насчет замедления темпов роста мировой экономики из-за финансовых проблем в США и Евросоюзе породили панику на сырьевых рынках. Только за первую неделю октября 2008 года цены на сырьевые товары снизились на десять процентов, это самое резкое недельное падение более чем за пятьдесят лет. Медь подешевела до минимума за одиннадцать лет, платина — до трехлетнего минимума.

Цены на нефть упали почти на сорок процентов от летних максимумов и продолжали снижаться: в конце сентября баррель сорта Brent стоил меньше 90 долларов, через месяц — 61 доллар, к декабрю — около 50 долларов. Восьмого октября 2008 года все ведущие центробанки мира, кроме ЦБ Японии и России, приняли беспрецедентное решение об одновременном снижении процентных ставок. Три дня спустя лидеры стран Евросоюза на встрече в Париже договорились о поддержке финансовых институтов, столкнувшихся с проблемами. Тринадцатого октября 2008 года Европейский центробанк, Банк Англии и ЦБ Швейцарии пообещали, что предоставят США «долларовое фондирование в размере, необходимом для удовлетворения спроса» в 2008 и 2009 году.

На следующий день правительство США обнародовало «план спасения экономики», предусматривающий выделение 250 миллиардов долларов на стабилизацию финансовой системы. Предполагалась беспрецедентная в истории США частичная национализация частных банков: Bank of America Corp, Wells Fargo, Citigroup, JPMorgan Chase & Co, Goldman Sachs, Morgan Stanley и Bank of New York Mellon Corp.

Пять ведущих инвестиционных банков США прекратили свое существование в прежнем качестве: Bear Stearns и Merrill Lynch были перепроданы, Goldman Sachs и Morgan Stanley сменили вывеску, перестав быть инвестиционными банками. Lehman Brothers обанкротился. В ноябре 2008-го ФРС США запустила программу «количественного смягчения», выкупая у компаний и банков ипотечные и казначейские облигации на десятки миллиардов долларов в месяц. В результате трех раундов этой программы, продолжавшейся до конца 2014 года, Федеральный резерв влил в экономику США больше трех триллионов долларов.

Экономическая стагнация – ключевой риск для климатической политики

Уменьшение выбросов невозможно, если оно не будет сопровождаться экономическим ростом

Хотя Евросоюз не избежал соблазна сделать Carbon Border Adjustment Мechanism (CBAM) немного протекционистским, самый большой вызов для Украины заключается не в переговорах с ЕС о минимизации ограничений в торговле. Вызов в том, как запустить двигатель климатического управления в Украине таким образом, чтобы он работал в интересах развития экономики.

Такое мнение высказал Тарас Качка, заместитель министра развития экономики, торговли и сельского хозяйства Украины – торговый представитель Украины, в ходе круглого стола «Влияние CBAM на металлургию Украины». GMK Center публикует тезисы его выступления:

– Я хотел бы поговорить о двух аспектах экологической политики. Первый – это торговля. Сегодня уже можно сказать, что в рамках Всемирной торговой организации есть четкое понимание, что ни ЕС, ни Канада не избежали соблазна сделать климатические цели немного протекционистскими. И поэтому очень хорошо, что у Украины с ЕС есть двусторонний проект торговли. Поскольку в двустороннем диалоге мы скорее можем найти взаимопонимание в том, чтобы за экологическими требованиям не скрывались ограничения в торговле.

То же самое касается и налогов – платы за СО2. Очевидно, что цена углерода продолжит расти для всех участников. Но при этом выясняется, что не только такие тяжеловесные отрасли, как угольная электроэнергетика или металлургия, имеют углеродный след. Производство микропроцессоров, оказывается, наносит окружающей среде больший вред, чем даже металлургия.

Украине здесь тоже есть что предложить в плане дискуссий. И по энергоэффективности, и по «зеленым» тарифам. Еще и «зеленая» металлургия появилась. Это всё очень классные слова. Но мы имеем риск определенного расслоения между политикой в сфере окружающей среды и политикой в сфере экономического роста. И поэтому, по моему мнению, нам надо исходить из того, что главный риск в вопросе выбросов в Украине – это уровень экономического благосостояния людей. Пример «евроблях» свидетельствует, что бедные люди не будут обращать внимание на выбросы от автомобилей. Им важнее покупать дешевые машины. Поэтому основой у нас должно быть экономическое развитие.

В 2016 году уменьшение выбросов происходило из-за закрытия заводов или из-за оккупации, но это максимально возможная цена. Сейчас мы впервые дошли до того, что и в дальнейшем можем уменьшать выбросы, но мы будем снижать их только за счет трансформации экономики и экономического роста. А вот как это сделать – это большая загадка. Об этом сейчас идет дискуссия внутри правительства. Ведь одно дело – задекларировать амбиции, а другое – подкрепить эти амбиции реальными деньгами. Поэтому любое мероприятие, которое предлагается сегодня, является контроверсионным. Увеличивать углеродный налог для того, чтобы собирать углеродный налог и отдавать его тем же плательщикам этого налога для внедрения проектов энергоэффективности или уменьшения выбросов, – не думаю, что это самый эффективный механизм. Увеличивать экологические налоги на топливо в тот момент, когда мы боремся за уменьшение его стоимости, – тоже довольно странно.

Поэтому самый большой вызов для нас всё же заключается не в переговорах с Европейским Союзом. Наибольший вызов – это то, как запустить двигатель климатического управления в Украине таким образом, чтобы он работал в интересах развития экономики. Чтобы были средства, чтобы были регуляторные меры, которые не карают, а поощряют, дают возможность развиваться.

Думаю, что нынешняя дискуссия о формулировке нашей амбиции по национально определенному вкладу в рамках Парижского соглашения – это дискуссия не о нашей амбиции перед всем миром. Это дискуссия о том, как наладить внутреннюю политику. Сейчас мы видим, что основной вызов в том, что есть такой вот «футбол» между климатическим крылом нашего правительства и экономическим.

Главный вопрос заключается в том, что на самом деле отсутствие экономического роста, то есть экономическая стагнация, является ключевым риском для климатической политики. Мы говорим, что готовы уменьшать выбросы, нам это интересно. Но это уменьшение невозможно, если оно не будет сопровождаться экономическим ростом. И вот этот вопрос еще требует решения и дискуссии в правительстве, с бизнесом, в парламенте – всюду.

Александр Лосев: «Бесконечная стагнация» и ее альтернатива

Александр Лосев

| «Коммерсантъ»

Глобальный долговой кризис откладывается, но не отменяется

Мартовское решение комитета по открытым рынкам ФРС США не повышать учетную ставку в 2019 году, ограничить сокращение портфеля облигаций на своем балансе и сделать только одно повышение в 2020-м стало для мировых финансовых рынков приятным сюрпризом. Это означает, что по крайней мере на год приостанавливается казавшийся фатальным разворот глобального кредитного цикла, а также нормализация (в данном случае повышение) процентных ставок и общее сокращение долларовой ликвидности.


— Уж больно здесь красиво! Жди беды.

Капитан Зеленый, м/ф «Тайна третьей планеты» по произведениям Кира Булычева


Мировая экономика близка к апогею беспрецедентного по масштабам кредитного бума, обеспечившего хорошие темпы ее восстановления и подъема в последние десять лет. Но экспансивный рост долгов свидетельствует о том, что большинство национальных экономик поддерживаются в основном массовыми государственными и частными заимствованиями.

Как долго растущие долги смогут оказывать содействие экономическому росту? Насколько стабильна или, напротив, нестабильна такая конструкция? Есть ли предел долговой нагрузки, после которого многим странам развиваться и жить в долг уже не получится? Не приведет ли все это мировую экономику к коллапсу?

Это опасные вопросы, особенно в развитых странах, где политические элиты живут в рамках электоральных циклов, бизнес — внутри кредитных циклов, а закредитованное население сталкивается со снижением реальных доходов и растущим неравенством.

Решение ФРС США в сочетании с продолжением монетарного стимулирования ЕЦБ, Банка Японии и Народного банка Китая и ряда центробанков стран Азии и Латинской Америки пока направляет всю мировую денежно-кредитную политику в очень мягкое русло. Таким образом, возможный кризис на долговом рынке откладывается, и совокупный мировой долг, достигший к началу 2019 года астрономической суммы в $244 трлн, продолжит и дальше увеличиваться.

Рост фондовых и сырьевых рынков в первом квартале 2019 года, восстановление кэрри-трейда на высокодоходных валютах и интерес к активам развивающихся стран — явные признаки воскресшего оптимизма инвесторов после провального финала 2018 года, когда 93% всех мировых активов ушли в минус.

На этом позитив заканчивается. В заявлении главы ФРС Джерома Пауэлла по итогам заседания комитета по открытым рынкам было указано на серьезные риски, которые как раз и вынудили «главный центробанк» финансового мира кардинально сменить вектор монетарной политики. Среди этих рисков — замедление темпов роста экономической активности в Соединенных Штатах и слабая динамика потребительских расходов (именно американские потребители обеспечивают 70% роста экономики США и порядка 15% — мировой), торговые войны с Китаем и риски торможения китайской экономики, слабые экономические перспективы ЕС, Японии и Южной Кореи, а также возможные негативные эффекты от «Брексита».

Но основной проблемой является перспектива длительного дефляционного спада и бесконечной стагнации экономики, как это происходило в Японии на протяжении последних десятилетий. Именно этот сценарий развития событий ФРС США пытается сейчас предотвратить. Джером Пауэлл даже назвал «одним из главных вызовов нашего времени» слишком низкую инфляцию в США.

Ухудшение общего фона и глобальный спад в обрабатывающей промышленности в последние несколько месяцев отражаются в неуверенности финансовых рынков и сулят возвращение «медвежьего» тренда уже к маю. Известный принцип биржевых трейдеров «Sell in May and go away» (англ. «Продавай в мае и уходи»), скорее всего, окажется в этом году актуальным и для российского рынка.

Призраки стагнации, дефляции и кризиса


— Вам придется поверить в легенды о призраках, вы среди них.

К/ф «Пираты Карибского моря: Проклятие Черной Жемчужины»


Сейчас основным риском для глобальных рынков, с точки зрения ФРС США и ряда ведущих центробанков, является дефляция и «бесконечная стагнация», призрак которой маячит за накопившимися в мировой экономике долгами. С одной стороны, стабильность монетарной политики и низкий уровень процентных ставок в развитых экономиках помогает правительствам, компаниям и населению обслуживать гигантские долги. С другой стороны, возрастание долговой нагрузки и постоянное повышение затрат на ее обслуживание замедляют экономический рост, увеличивают кредитные риски и вероятность дефолтов, что в обозримом будущем создаст сложности с рефинансированием и затормозит бум кредитования, за счет которого как раз и происходил нынешний мировой экономический рост.

А дальше негативный процесс начнет развиваться. Меньше новых кредитов и инвестиций, слабее экономический рост или его полное прекращение, больше непогашенных долгов и дефолтов, еще большее сокращение кредитования и замедление национальных экономик, локальные кризисы в отдельных регионах и отраслях, которые способны вызвать эффект домино и пошатнуть не только финансовые рынки, но и основы всей мировой экономики. Исследование Всемирного банка показало: когда соотношение долга к ВВП превышает 77% в течение длительного периода времени, замедляется экономический рост, причем каждый процент долга выше этого уровня обходится стране в 1,7% экономического роста.

Но это в развитых странах. В развивающихся дела обстоят еще хуже. Там каждый дополнительный процент долга выше уровня в 64% будет ежегодно замедлять экономический рост на 2%.

Международный валютный фонд прогнозирует, что экономический рост в 2019 году замедлится в 70% стран. «Многие экономики недостаточно устойчивы. Высокий государственный долг и низкие процентные ставки ограничивают их возможности для преодоления дальнейшего спада»,— заявила в начале апреля глава МВФ Кристин Лагард.

Согласно официальной статистике, по итогам 2018 года в мире задолженность корпоративного сектора возросла до $72 трлн (92% глобального ВВП), общий государственный долг достиг $65 трлн, долги финансового сектора — $60 трлн, задолженность домохозяйств — $46 трлн. Эти цифры не учитывают теневой банковский сектор и теневую экономику, хотя результаты этой «неофициальной» экономики отражаются в цифрах глобального ВВП через расходы и дополнительное потребление.

Исследования показывают, что ухудшение качества корпоративных кредитов и высокий уровень долговой нагрузки особенно опасны для развивающихся рынков и являются основными факторами возникновения глобального экономического спада.

Продолжение сверхмягкой монетарной политики ведущих центральных банков мира, включая ФРС США и ЕЦБ, призвано не допустить резкого обрушения мировой экономики, но этой денежной накачки будет хватать лишь для того, чтобы контролировать экономическую глиссаду.

Таким образом, мир сейчас попадает в своеобразный «фазовый переход второго рода» (вспоминаем термодинамику) и в ситуацию «бесконечной стагнации», то есть какого-то нового и очень длительного экономического цикла, который сменит текущую восходящую фазу. Но «бесконечная стагнация» — это скорее оптимистический сценарий. Все может пойти по пути негативного развития событий. Исторический анализ 175 кредитных бумов показывает, что в 70% случаев они заканчивались крахом и приводили к резкому спаду экономики.

Еще одним серьезным риском является критический уровень корпоративных долгов в Китае (по разным оценкам, от 154% до 165% ВВП) и долговая нагрузка населения (53% ВВП). МВФ считает, что общий показатель задолженности Китая составляет 234% ВВП и есть системные риски из-за наличия теневого банковского сектора.

Есть и неофициальные оценки, например, The Institute of International Finance (Институт международных финансов) считает, что долг Китая по отношению к ВВП составляет 300%. Несколько международных организаций, включая МВФ, выразили озабоченность по поводу растущего уровня задолженности Китая и предупредили, что это может привести к «финансовым бедствиям» крупнейшей после США экономики мира.

А ведь десятилетия колоссальных инвестиций в основной капитал за счет долгов и беспрецедентная по темпам кредитная накачка вывели Поднебесную на второе место по размеру номинального ВВП, и сейчас Китай обеспечивает треть мирового экономического роста.

Скорее всего, проблема чрезмерных долгов не будет решена в обозримом будущем, но Народный банк Китая умеет управлять ситуацией и финансового коллапса, вероятно, не допустит. Правительство КНР также умеет управлять экономической ситуацией и обладает достаточными ресурсами, в том числе административными и финансовыми.

Правда, у управляемого делевериджа (снижения кредитного уровня закредитованности) есть и оборотная сторона. Инвестиции в основной капитал обеспечивают в Китае 40–45% экономического роста, и снижение этих инвестиций существенно замедлит темпы как китайской, так и мировой экономики. И снова появляется призрак «бесконечной стагнации», который не исчезнет даже в случае прекращения (что вряд ли) торговой войны между США и Китаем.

Европа тоже не радует. МВФ в своем исследовании о перспективах европейской экономики отмечает, что текущие условия менее благоприятны для роста, поскольку сократился внешний спрос на товары из ЕС, высокие цены на нефть увеличивают издержки, а обрабатывающая промышленность стран Евросоюза сталкивается с ограниченностью производственных мощностей и дефицитом рабочей силы. Европейский центральный банк также признает спад в экономиках ряда стран ЕС в качестве серьезной проблемы и с высокой вероятностью надолго сохранит очень низкие или отрицательные ставки. Ситуация в Евросоюзе усугубляется еще и тем обстоятельством, что европейские банки вложили огромные средства в государственные облигации своих стран и могут стать первыми пострадавшими в случае турбулентности на долговых рынках.

Итак, реалии развитых экономик — это низкие темпы роста, низкие процентные ставки, низкая инфляция и высокая неопределенность. Инвесторы могут утешать себя лишь тем, что рецессия — это часть бизнес-цикла, а сам деловой цикл — это чередование подъемов и спадов. Рынки сомневаются в эффективности денежно-кредитной политики и возможностях центральных банков противостоять негативным тенденциям.

Дело в том, что монетарное стимулирование ФРС США после кризиса 2008 года привело к тому, что 85% закачанных в систему средств оказались не в экономике, а на резервных счетах банков. ЕЦБ в рамках своей стимулирующей программы выкупил облигации на сумму €2,54 трлн, но это привело к созданию банковских резервов в размере €2 трлн, из которых €1,36 трлн лежат без движения на счетах в банках и ничего не дают, а €657 млрд размещаются на корсчетах в ЕЦБ под отрицательную ставку –0,40%, создавая убытки коммерческим банкам. Получается, что центральные банки, несмотря на триллионные эмиссии, не создали денег для реальной экономики. Да и задачи такой им никто не ставил.

Набор монетарных инструментов у ведущих центробанков сейчас очень ограничен. Процентные ставки и так находятся на низком уровне очень продолжительное время, и вариантов действий в случае кризиса немного: резко снизить ставки до отрицательных значений и прибегнуть к прямой монетизации долга. Но это не решит вопросов деиндустриализации, роста неравенства, пузырей на рынках, проблем в банковской и пенсионной сферах.

Нет сомнений только в том, что финансовый кризис обязательно произойдет, причем история показывает, что кризис может возникнуть внезапно и из самых неожиданных источников системного риска.

G30 и управление следующим кризисом


Съешь живую жабу перед завтраком, и ничего худшего в этот день с тобой уже не случится.

Роберт А. Уилсон. «Маски иллюминатов»


Группа тридцати (The Group of Thirty; G30) — «мозговой центр», объединяющий руководителей центральных банков и крупных частных банков, а также ученых и представителей международных организаций. G30 является негосударственным органом, ставящим целью улучшение понимания экономических вопросов и изучение последствий решений, принятых в государственном и частном секторах, в области экономики и финансов. Актуальные сферы интересов G30 включают валютный рынок, международные рынки капитала, международные финансовые институты, центральные банки и их надзор за финансовыми услугами и рынками, а также макроэкономические вопросы и рынки труда. Считается, что по степени своего влияния G30 превосходит все национальные ЦБ, правительства и международные финансовые организации, а рекомендации G30 становятся императивами для центробанков.

Международный банковский семинар G30 в Вашингтоне

Осенью прошлого года Группа тридцати опубликовала доклад «Управление следующим финансовым кризисом. Оценка чрезвычайных мероприятий в основных экономиках». В докладе перечисляются риски, оцениваются механизмы управления финансами после глобального кризиса 2007–2008 годов, а также способность основных экономических систем реагировать на будущие кризисы.

Выводы неутешительны. В докладе говорится, что финансовый кризис будет глобальным и проявится во многих формах, и это потребует быстрых и решительных действий от центральных банков, правительств и международных организаций, но, к сожалению, за последние годы уменьшились способности центробанков быстро и эффективно реагировать на системные кризисы. А это означает, что ущерб, который нанесет этот кризис экономикам и обществам, будет иметь масштабный и продолжительный характер.

Принятые меры основывались на предположении, что в совокупности мировая финансовая система имеет достаточно средств, чтобы закрыть все возникающие потери, но на практике это оказалось не так.

Хотя пруденциальные гарантии, введенные после 2008 года, сделали финансовые системы более устойчивыми и стабильными, но они неполны и не проверены. Чрезвычайные полномочия центробанков как «кредиторов последней инстанции» ослаблены из-за законодательных ограничений и размывания политического капитала находящихся у власти партий. В качестве дополнительных проблем указывается самоуспокоение монетарных регуляторов и возросшая активность в теневом банковском секторе, где контроль минимален.

В докладе делается вывод, что Европа находится в лучшем положении, чем, например, США, но при этом особую озабоченность вызывает расхождение во взглядах между европейскими странами и страх, что Европа недостаточно объединена для решения будущего общеевропейского кризиса.

Центробанкам ставится задача отсрочить наступление нового кризиса всеми имеющимися способами, включая эмиссионные механизмы и смягчение монетарных политик, чтобы успеть подготовить мировую финансовую систему к возможному переломному моменту.

Возможно, именно с этим связан сверхмягкий тон недавних заявлений главы ФРС США Джерома Пауэлла, вернувших уверенность рынкам, а решения ЕЦБ, Банка Японии и Народного банка Китая продолжать в 2019 году стимулирующую политику.

Предоставление экстренной ликвидности для банковской системы остается основной функцией центральных банков. В дополнение к этому «мозговой центр» предлагает как можно шире использовать гарантии как на уровне отдельных банков и корпораций, так и на уровне конкретных рынков.

Серьезную обеспокоенность у G30 вызывает недостаточная капитализация банков, что является причиной медленного роста кредитования и плохо влияет на реальную экономику. Докапитализация также рассматривается в качестве инструмента для борьбы с финансовыми кризисами и уменьшения их последствий для национальных экономик.

G30 рекомендует повысить уровень доверия и степень сотрудничества между центробанками, правительствами и парламентами, поскольку политическая реакция на кризисные мероприятия зачастую всех дезориентировала и приводила к запоздалому и неполному использованию доступных мер.

В докладе G30 подчеркивается, что у монетарных властей остается очень мало времени для того, чтобы создать действительно работоспособные инструменты противодействия кризису.

Что будет после


Как не хочется верить, что ты обречен,

Что хронометр общий включен.

Ты под шпилем стоишь, как под Божьим лучом.

В небе ангел — крыло над плечом.

Александр Городницкий


Зачастую антикризисные стратегии основываются на экономических теориях, которые к этим кризисам как раз и привели и порой прикрывают собой сомнительную с точки зрения эффективности политику. Кризис 2008 года оказался для большинства экономистов полной неожиданностью. Но опасность не в том, что финансовый кризис плохо прогнозируется, а в том, что после кризиса почти ничего не меняется, а последствия быстро забываются.

Можно сказать, что для мировых центробанков анализ ex ante — прогнозное моделирование экономических явлений и процессов на основе теоретических концепций — это шаг вперед по сравнению с «бухгалтерским» подходом ex post, опирающимся на набор фактических результатов, достигнутых в экономике за какой-то период, которые являются основой для принятия решений или их корректировки.

Но каковы бы сейчас ни были решения, они окажутся недостаточными, а возможно, неверными и запоздалыми. Даже самые стабильные финансовые системы сваливаются в хаос, потому что меняется экономический цикл, для которого они были выстроены, а быстро адаптироваться к изменившимся условиям экономические субъекты и институты не в состоянии.

Сейчас для всех, не только для правительств и центробанков, наступила пора оценить риски и приготовиться к неприятностям. Нет смысла гадать, что будет в кризис, насколько сильно упадет стоимость активов, сколько будет дефолтов и банкротств. Важно лишь то, что будет после. Как ни парадоксально, чем глубже и мощнее окажется будущий мировой кризис, тем это лучше для перспектив России.

Масштабный экономический кризис способен привести к геополитическим изменениям и трансформировать существующий миропорядок, в основе которого принципиальное иерархическое неравенство государств, связанное с длинными экономическими циклами и технологическими укладами, и бесконечное накопление капитала. Россия, как и большинство развивающихся стран, находится на периферии этой системы.

Но геоэкономическое пространство становится все более разнообразным и нестабильным, и такая трансформация является следствием изъянов модели финансового суперкапитализма и экономического роста, основанного на долгах, начавшихся процессов деглобализации и роста протекционизма, а также следствием недавних технологических и цифровых достижений и их широкой доступности.

Существующий миропорядок начнет быстро меняться не в момент кризиса, а тогда, когда государства не смогут на глобальном уровне скоординировать свои усилия по поддержанию текущей экономической и финансовой системы, принципов и правил международной торговли. Когда эгоизм возьмет верх, а компетенций будет недостаточно.

Наступит очень жесткое, а возможно, и жестокое время холодных и горячих конфликтов. Время, когда нужно «сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать».

Что нас ожидает после? Пересмотр приоритетов, протекционизм, мобилизация и реиндустриализация, то есть ставка на национальное производство, масштабные проекты и развитие науки. В моменты нестабильности все крупные державы в силу своего положения и интересов своих элит, бизнеса и капитала стараются создать внутри и вокруг себя собственный миропорядок, противостоящий конкурентам, и в той или иной степени готовы этот миропорядок защищать различными способами, от военно-политических до финансово-экономических. Подобные стратегии были эффективны лишь в тех случаях, когда национальный капитал и корпорации интегрировали свои усилия с государством для получения стратегических преимуществ.

Логика посткризисного выживания и национальной безопасности, а вовсе не экономические теории, обеспечит выход из «бесконечной стагнации». Важно не растратить энергию сейчас и не делать фатальных ошибок.

Материалы по теме

Метки: геоэкономика, Европа, инвестиции, инфляция, Китай, МВФ, мировая экономика, рынок, США, ЦБ, экономика, экономический кризис, Япония

Gale Apps — Технические трудности

Технические трудности

Приложение, к которому вы пытаетесь получить доступ, в настоящее время недоступно. Приносим свои извинения за доставленные неудобства. Повторите попытку через несколько секунд.

Если проблемы с доступом сохраняются, обратитесь за помощью в наш отдел технической поддержки по телефону 1-800-877-4253. Еще раз спасибо, что выбрали Gale, обучающую компанию Cengage.

org.springframework.remoting.RemoteAccessException: невозможно получить доступ к удаленной службе [authorizationService@theBLISAuthorizationService]; вложенным исключением является Ice.UnknownException unknown = «java.lang.IndexOutOfBoundsException: индекс 0 выходит за границы для длины 0 в java.base/jdk.internal.util.Preconditions.outOfBounds(Preconditions.ява: 64) в java.base/jdk.internal.util.Preconditions.outOfBoundsCheckIndex(Preconditions.java:70) в java.base/jdk.internal.util.Preconditions.checkIndex(Preconditions.java:248) в java.base/java.util.Objects.checkIndex(Objects.java:372) в java.base/java.util.ArrayList.get(ArrayList.java:458) на com.gale.blis.data.subscription.dao.LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure. populateSessionProperties(LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.ява: 60) в com.gale.blis.data.subscription.dao.LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.reQuery(LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.java:53) в com.gale.blis.data.model.session.UserGroupEntitlementsManager.reinitializeUserGroupEntitlements(UserGroupEntitlementsManager.java:30) в com.gale.blis.data.model.session.UserGroupSessionManager.getUserGroupEntitlements(UserGroupSessionManager.java:17) на com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getProductSubscriptionCriteria(CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:244) на com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getSubscribedCrossSearchProductsForUser(CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:71) на com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getAvailableContentModulesForProduct(CrossSearchProductContentModuleFetcher. java:52) в ком.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.AbstractProductEntryAuthorizer.getContentModules(AbstractProductEntryAuthorizer.java:130) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.CrossSearchProductEntryAuthorizer.isAuthorized(CrossSearchProductEntryAuthorizer.java:82) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.CrossSearchProductEntryAuthorizer.authorizeProductEntry(CrossSearchProductEntryAuthorizer.java:44) в ком.gale.blis.api.authorize.strategy.ProductEntryAuthorizer.authorize(ProductEntryAuthorizer.java:31) в com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize_aroundBody0(BLISAuthorizationServiceImpl.java:57) на com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize_aroundBody1$advice(BLISAuthorizationServiceImpl.java:61) на com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize(BLISAuthorizationServiceImpl.java:1) на com. gale.blis.auth._AuthorizationServiceDisp._iceD_authorize(_AuthorizationServiceDisp.java:141) в com.gale.blis.auth._AuthorizationServiceDisp._iceDispatch(_AuthorizationServiceDisp.java:359) в IceInternal.Incoming.invoke(Incoming.java:209) в Ice.ConnectionI.invokeAll(ConnectionI.java:2800) в Ice.ConnectionI.dispatch(ConnectionI.java:1385) в Ice.ConnectionI.message(ConnectionI.java:1296) в IceInternal.ThreadPool.запустить (ThreadPool.java: 396) в IceInternal.ThreadPool.access$500(ThreadPool.java:7) в IceInternal.ThreadPool$EventHandlerThread.run(ThreadPool.java:765) в java.base/java.lang.Thread.run(Thread.java:834) » org.springframework.remoting.ice.IceClientInterceptor.convertIceAccessException(IceClientInterceptor.java:365) org.springframework.remoting.ice.IceClientInterceptor.вызывать (IceClientInterceptor. java:327) org.springframework.remoting.ice.MonitoringIceProxyFactoryBean.invoke(MonitoringIceProxyFactoryBean.java:71) org.springframework.aop.framework.ReflectiveMethodInvocation.proceed(ReflectiveMethodInvocation.java:186) org.springframework.aop.framework.JdkDynamicAopProxy.invoke(JdkDynamicAopProxy.java:212) com.sun.proxy.$Proxy130.authorize(Неизвестный источник) ком.gale.auth.service.BlisService.getAuthorizationResponse(BlisService.java:61) com.gale.apps.service.impl.MetadataResolverService.resolveMetadata(MetadataResolverService.java:65) com.gale.apps.controllers.DiscoveryController.resolveDocument(DiscoveryController.java:57) com.gale.apps.controllers.DocumentController.redirectToDocument(DocumentController.java:22) jdk.internal.reflect.GeneratedMethodAccessor305.invoke (неизвестный источник) Ява.base/jdk.internal.reflect.DelegatingMethodAccessorImpl.invoke(DelegatingMethodAccessorImpl.java:43) java.base/java.lang.reflect.Method.invoke(Method.java:566) org.springframework. web.method.support.InvocableHandlerMethod.doInvoke(InvocableHandlerMethod.java:215) org.springframework.web.method.support.InvocableHandlerMethod.invokeForRequest(InvocableHandlerMethod.java:142) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.ServletInvocableHandlerMethod.invokeAndHandle(ServletInvocableHandlerMethod.java:102) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.RequestMappingHandlerAdapter.invokeHandlerMethod (RequestMappingHandlerAdapter.java:895) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.RequestMappingHandlerAdapter.handleInternal (RequestMappingHandlerAdapter.java:800) org.springframework.web.servlet.mvc.method.AbstractHandlerMethodAdapter.дескриптор (AbstractHandlerMethodAdapter.java:87) org.springframework.web.servlet.DispatcherServlet.doDispatch(DispatcherServlet.java:1038) org.springframework.web.servlet.DispatcherServlet.doService(DispatcherServlet.java:942) org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.processRequest(FrameworkServlet. java:998) org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.doGet(FrameworkServlet.java:890) javax.servlet.http.HttpServlet.service(HttpServlet.java:626) org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.service(FrameworkServlet.java:875) javax.servlet.http.HttpServlet.service(HttpServlet.java:733) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:227) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) орг.apache.tomcat.websocket.server.WsFilter.doFilter(WsFilter.java:53) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.apache.catalina.filters.HttpHeaderSecurityFilter.doFilter(HttpHeaderSecurityFilter.java:126) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.ява: 189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain. java:162) org.springframework.web.servlet.resource.ResourceUrlEncodingFilter.doFilter(ResourceUrlEncodingFilter.java:63) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) орг.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:101) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:101) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.внутреннийDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:101) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain. internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.ява: 162) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.doFilter(ErrorPageFilter.java:130) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.access$000(ErrorPageFilter.java:66) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter$1.doFilterInternal(ErrorPageFilter.java:105) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) орг.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.doFilter(ErrorPageFilter.java:123) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.boot.actuate.web.trace.servlet.HttpTraceFilter.doFilterInternal(HttpTraceFilter.java:90) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter. java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.RequestContextFilter.doFilterInternal (RequestContextFilter.java: 99) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.FormContentFilter.doFilterInternal (FormContentFilter.java:92) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) орг.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.HiddenHttpMethodFilter. doFilterInternal (HiddenHttpMethodFilter.java:93) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.внутреннийDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.filterAndRecordMetrics(WebMvcMetricsFilter.java:154) org.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.filterAndRecordMetrics(WebMvcMetricsFilter.java:122) org.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.doFilterInternal(WebMvcMetricsFilter.java:107) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework. web.filter.CharacterEncodingFilter.doFilterInternal (CharacterEncodingFilter.java:200) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.apache.catalina.core.StandardWrapperValve.invoke(StandardWrapperValve.ява: 202) org.apache.catalina.core.StandardContextValve.invoke(StandardContextValve.java:97) org.apache.catalina.authenticator.AuthenticatorBase.invoke(AuthenticatorBase.java:542) org.apache.catalina.core.StandardHostValve.invoke(StandardHostValve.java:143) org.apache.catalina.valves.ErrorReportValve.invoke(ErrorReportValve.java:92) org.apache.catalina.valves.AbstractAccessLogValve.invoke(AbstractAccessLogValve.ява: 687) org.apache.catalina.core.StandardEngineValve.invoke(StandardEngineValve.java:78) org.apache.catalina.connector.CoyoteAdapter. service(CoyoteAdapter.java:357) org.apache.coyote.http11.Http11Processor.service(Http11Processor.java:374) org.apache.coyote.AbstractProcessorLight.process(AbstractProcessorLight.java:65) org.apache.coyote.AbstractProtocol$ConnectionHandler.process(AbstractProtocol.ява: 893) org.apache.tomcat.util.net.NioEndpoint$SocketProcessor.doRun(NioEndpoint.java:1707) org.apache.tomcat.util.net.SocketProcessorBase.run(SocketProcessorBase.java:49) java.base/java.util.concurrent.ThreadPoolExecutor.runWorker(ThreadPoolExecutor.java:1128) java.base/java.util.concurrent.ThreadPoolExecutor$Worker.run(ThreadPoolExecutor.java:628) org.apache.tomcat.util.threads.TaskThread$WrappingRunnable.запустить (TaskThread.java: 61) java.base/java.lang.Thread.run(Thread.java:834)

Что значит страдать от векового застоя

автор CW | ВАШИНГТОН

The Economist сегодня

Отобранные истории в вашем почтовом ящике

Ежедневный информационный бюллетень с лучшими из наших журналистских материалов

В учебниках по экономике говорится о «деловых циклах». Они говорят, что после рецессии экономика должна прийти в норму.Так что же пошло не так в богатом мире? После «великой рецессии» 2008–2009 годов богатые страны изо всех сил пытались наверстать упущенное. Реальный ВВП в еврозоне по-прежнему ниже, чем в 2009 году. Докризисный пик Британия преодолела лишь прошлым летом. Работа была вялой, несмотря на то, что процентные ставки в богатом мире были на самом дне в течение многих лет. Чтобы объяснить низкий рост в богатых странах, некоторые экономисты (в первую очередь Ларри Саммерс, бывший министр финансов США, изображенный выше) предполагают, что они застряли в «долговременной стагнации».Что это обозначает?

Теория вековой стагнации возникла у кейнсианского экономиста Элвина Хансена в 1930-х годах. Страны, страдающие от стагнации, обременены слишком большими сбережениями и слишком маленькими инвестициями. Хансен считал, что экономики 1930-х годов, пережившие спад, были обречены на стагнацию из-за плохих перспектив роста, вызванных замедлением инноваций и старением населения. Диагноз мистера Саммерса не так уж и отличается. Экономия сегодня высока по ряду причин. В последние годы многие развивающиеся рынки увлеклись сбережениями, накопив огромные валютные резервы.Сейчас китайцы стоят более 3 триллионов долларов. Но демография тоже важна. Богатые страны быстро стареют благодаря увеличению продолжительности жизни и снижению рождаемости. В Америке в 1970 г. необходимый запас сбережений для удовлетворения потребительских потребностей в течение всей жизни равнялся -228% ВВП. Иными словами, домохозяйства должны были быть крупными заемщиками, а не вкладчиками, поскольку население в целом было молодым, ожидаемая продолжительность жизни была ниже, чем в настоящее время, и ожидалось, что в будущем доходы будут быстро расти. Выплата долгов и финансирование выхода на пенсию не требовали больших затрат.Сегодняшнее население, напротив, старше, и ожидается, что оно дольше продержится на пенсии. Таким образом, расчетный необходимый уровень сбережений вырос до 52% ВВП в 2010 г.

Демография также частично объясняет столь низкий уровень инвестиций. Более медленный рост рабочей силы означает более медленный рост в целом. И если нанять меньше рабочих, фирмам также потребуется меньше капитала. Структура сегодняшних богатых экономик не помогает. Интернет-фирмы, такие как Google и Facebook, могут вырасти до огромных размеров при очень небольшом капитале.Чистые инвестиции (валовые инвестиции за вычетом амортизации) близки к самому низкому уровню в виде доли от общего основного капитала со времен Второй мировой войны. При низких инвестициях и высоких сбережениях экономический рост замедляется. Инфляция также падает, что еще больше усложняет ситуацию. Низкая инфляция (или дефляция) мешает центральным банкам снижать реальные процентные ставки (и стимулировать экономику), поскольку центральные банки не могут легко довести свои учетные ставки до отрицательных значений; некоторые сделали решительный шаг и пострадали от печальных последствий.Другие, в том числе американские, британские, японские и центральные банки еврозоны, пробовали нетрадиционную денежно-кредитную политику, такую ​​как «количественное смягчение» — создание денег для покупки финансовых активов — с неоднозначными результатами.

Графика: объяснение «векового застоя»

Не все убеждены в этой теории. Богатые страны стареют десятилетиями. С 1990-х годов существуют интернет-фирмы с легкими инвестициями. Но эти вещи не всегда имели значение. Например, в 2000-х годах в богатых странах наблюдался довольно сильный рост.Сторонники стагнации считают, что этот быстрый рост был миражом. Они утверждают, что низкий спрос в экономике можно временно преодолеть за счет надувания финансовых пузырей. Яркими примерами являются рост Америки в 2000-х (когда рынок жилья пузырился) или в 1990-х (когда настала очередь технологий). Они предполагают, что без таких маний рост был бы намного медленнее. Некоторые экономисты возражают, что сроки возникновения пузырей неверны; например, технологическое безумие конца 1990-х началось после того, как безработица уже упала ниже 5%.Но чем дольше богатые страны страдают от разочаровывающей экспансии, перемежающейся финансовыми крахами, тем труднее оспаривать аргумент сторонников стагнации.

Копнуть глубже:
Разговоры о длительной стагнации в Америке могут быть преувеличены (март 2015 г. )
Что такое количественное смягчение? (январь 2014 г.)

Столкнемся ли мы с вековой стагнацией? | ИППР

Автор выступала на панельном мероприятии в Оксфорде, организованном совместно Мемориальным фондом Санджая Лалл, Колледжем Грин Темплтон и факультетом экономики Оксфордского университета.Мы очень благодарны им за то, что они позволили нам воспроизвести стенограмму мероприятия (см. полное обсуждение). Особая благодарность Рани Лалл из Мемориального фонда Санджая Лалл.


Мы оказались в эпицентре чрезвычайной катастрофы для развитых, богатых стран мира. Если вы посмотрите на любой прогноз того, где мы должны были быть экономически с 2006 или 2007 по 2014 год, и сравните его с фактическим результатом, он будет катастрофическим с точки зрения роста, занятости и уровня жизни.И что действительно странно, так это то, что эта катастрофа произошла не потому, что произошло что-то плохое извне. Не было чумы. Вместо этого произошел сбой экономической системы.

Кейнс говорил о проблемах с магнето (генератором переменного тока) в начале Великой депрессии, и снова у нас проблемы с магнето. То, что должно было быть просто узкой технической проблемой, оказалось потрясающим в своих негативных последствиях.

Подумайте о том, что мои расходы — это ваш доход, а ваши расходы — это мой доход.Если мы оба решим, что должны прекратить тратить одновременно, тогда у нас возникнут проблемы, потому что наши доходы падают, и мы разочаровываемся в своих попытках тратить меньше, чем получаем. Падение доходов соответствует расходам, а не наоборот. Кажется, что это должна быть простая история, но это не так. Как оказалось, здесь есть несколько уровней.

Одним из них является общепринятое мнение в экономике, что существует нечто, что уравновешивает систему. Процентные ставки падают и побуждают людей тратить больше, и именно это предотвращает падение доходов.Это может быть верно для умеренных потрясений, но что, если процентные ставки не могут упасть достаточно сильно? Тогда у нас действительно есть проблема. Мы больше не можем рассчитывать на какой-либо простой механизм, гарантирующий, что в экономике действительно достаточно расходов.

Актуальной экономической проблемой является нулевая нижняя граница процентных ставок. Вы не можете иметь процентные ставки ниже нуля, за исключением крошечных технических отклонений, что чрезвычайно важно. Если вы серьезно относитесь к возможности неадекватности спроса, то вы попадаете в зазеркалье, в котором ничто не ведет себя так, как вы ожидали.Наша проблема в том, что у нас недостаточно возможностей для производства , потому что отсутствия спроса – не проблема технологии, сырья или рабочей силы.

Аналогии между отдельными домохозяйствами и экономикой в ​​целом, а также между домохозяйствами и государством вообще не применимы. Мы вступили в мир, в котором добродетельный совет быть благоразумным обернется неудачей. Это классический парадокс бережливости, при котором, когда люди коллективно пытаются откладывать больше, экономика впадает в депрессию, а предприятия гораздо менее охотно инвестируют. Возросшее стремление к сбережениям приводит к уменьшению, а не увеличению инвестиций в будущее. Мы также находимся в мире, который Гаути Эггертссон и я назвали «парадоксом гибкости», когда, если вы урезаете заработную плату, чтобы стимулировать рост занятости, вы значительно усугубляете проблему, потому что сокращаете спрос.

В дальнейшем я использую данные США, потому что там меньше отвлекающих факторов. Мы находимся в этом мире нулевых процентных ставок, когда ноль недостаточно низок, уже более пяти лет.Мы попали в ловушку ликвидности и достигли нулевой нижней границы процентных ставок в 2008 году, примерно в то же время, когда банк Lehman Brothers потерпел крах. Однако раньше считалось, что вероятность достижения нулевой нижней границы очень мала и, конечно, не превышает 5% в любой конкретный год. Но если вы посмотрите на эпоху низкой инфляции, которая восходит к середине 1980-х, мы провели семь из 30 лет в этом причудливом мире, где добродетель — это порок, а благоразумие — это глупость. Это говорит о том, что у нас очень серьезная проблема. Хуже, если вы думаете, что тренд действительно есть – что на самом деле это не просто экономическая депрессия, а период «векового застоя».

Вековой застой говорит о том, что затяжной период депрессии, который мы переживаем с 2008 года, стал нормальным состоянием экономики, что у нас экономика, которая все больше склонна к попаданию в ситуации, в которых нормальные инструменты политики не работают . То, что вы действительно должны делать, это контринтуитивные вещи, которые являются интеллектуально авантюрными и гибкими. Тем не менее, поскольку политики не предприимчивы и не гибки (за очень редкими исключениями), вы застряли, и у вас есть очень длительные периоды депрессии экономики.

Доктрина векового застоя, версия которой недавно была возрождена, восходит к Кейнсу. Название и четкое изложение ему дал американец Элвин Хансен в 1938 году, который предположил, что снижение прироста населения сделает вековую стагнацию нормой. Как оказалось, этого не произошло, потому что не было снижения прироста населения — у нас был бэби-бум после Второй мировой войны.

Почему сейчас мы должны верить в вековой застой и что это значит? Во-первых, есть немало свидетельств того, что мы на самом деле все больше склонны к эпизодам, когда традиционная денежно-кредитная политика оказывается недостаточно хорошей.Я нарисую простую и полезную картинку (см. рисунок 1). Это реальные процентные ставки – номинальная ставка по федеральным фондам, представляющая собой очень краткосрочную процентную ставку, которую ФРС эффективно контролирует, за вычетом базовой инфляции (скорость изменения цен без учета таких неустойчивых компонентов, как продукты питания и энергоносители).

Чтобы получить оценку реальной процентной ставки — того, что, по нашему мнению, должно иметь значение, — вам нужно взять среднее значение за все деловые циклы, потому что, очевидно, оно сильно колеблется.Есть деловой цикл Рейгана-Буша, цикл Буша-Клинтона и, опять же, цикл Буша. Глядя на эти три недавних бизнес-цикла, вы видите, что каждый последующий цикл требовал более низких процентных ставок, чем предыдущий, чтобы выйти из спада. Фактически, из каждого последующего спада было труднее выбраться. Реальная процентная ставка, которая кажется необходимой в среднем для нашего делового цикла, продолжает падать. Даже в цикле 2000–2007 гг. избежать спада было непросто — уже тогда ФРС заигрывала с чем-то вроде стагнации, которая у нас была после кризиса 2008 года.Удивительно то, что это произошло, несмотря на необычайный всплеск долга. Мы еще не достигли конца текущего цикла – и до него может быть очень далеко – но уже похоже, что реальная процентная ставка снова будет ниже.

Рисунок 1
Реальные процентные ставки в США и средние циклические значения, 1980–2013 гг.

Последние два цикла, предшествовавшие нынешнему, были двумя самыми большими пузырями цен на долги и активы в истории человечества.Сначала пузырь технологий «доткомов», который, как мы думали в то время, был большой проблемой, а затем пузырь на рынке жилья. Резкий рост долга домохозяйств на протяжении этих циклов явно неустойчив. Рост в период с 2000 по 2007 год был разочаровывающим, учитывая, что он произошел, когда домохозяйства брали займы в беспрецедентных масштабах. Затем у нас был кризисный момент, когда люди говорили, что долгов слишком много, и люди либо решили, либо были вынуждены начать выплачивать долги или уменьшать долю заемных средств.

Даже если тенденция к снижению долга в итоге окажется лишь временным явлением, мы не собираемся возобновлять восходящий тренд. Мы не можем вернуться к заимствованиям по той ставке, которую мы делали. За семилетний период роста домохозяйства брали взаймы около 4% ВВП и увеличивали свой долг. То, что это не может повториться снова, означает, что вы снимаете 4 процента со спроса — даже после того, как финансовый кризис закончится, у вас все еще будет действительно серьезное бремя для экономики, потому что то, что у нас было раньше, было основано на неустойчивом росте долга домохозяйств. Это еще одна причина думать, что не только наблюдается тенденция к снижению, но и восстановить полную занятость будет гораздо труднее, чем раньше. Но это не конец истории.

Возвращаясь к Хансену, его главной заботой был рост населения. Конечно, мы знаем, что сокращение населения трудоспособного возраста в Японии было главной причиной двух потерянных десятилетий стагнации. Сегодня мы переживаем аналогичную, хотя и не точную демографическую проблему. Например, в США поколение бэби-бума началось в 1946 году и начнет достигать пенсионного возраста в 2020 году — рост населения трудоспособного возраста замедлился до минимума.

Почему это важно? Так как население увеличивается, это создает спрос на инвестиции и другие вещи, такие как новое жилье, фабрики и офисные парки. В первом приближении мы думаем, что если процентные ставки и стоимость капитала одинаковы, то основной капитал будет увеличиваться с той же скоростью, что и ВВП. Таким образом, если капитал примерно в три раза превышает ВВП, то для роста ВВП на 1% потребуются инвестиции в размере около 3% ВВП. Если мы отнимем процентный пункт от базового роста населения и, таким образом, от трендового темпа роста ВВП, то вы сократите спрос на инвестиции примерно на 3 процента ВВП.Если мы думаем, что выгоды от технологий замедляются, это делает ситуацию еще хуже.

Если мы возьмем комбинацию конца большого долгового пузыря, который составляет примерно 4 процента ВВП, потерянного из-за спроса, плюс замедление роста населения и потенциального роста, который потерял еще около 3 процентов, природа что, по сути, дает нам невероятную политику жесткой экономии, нефискальное сокращение, функционально эквивалентное 7 процентам ВВП. Из-за этого Кэмерон и Осборн кажутся хорошими парнями.

В результате мы, вероятно, наблюдаем ситуацию, когда трудно избежать устойчиво депрессивной экономики. Это не является кризисом, но говорит о том, что состояние мира, в котором мы живем с 2008 года, вполне может стать новой нормой. Это не значит, что у нас никогда не будет роста, потому что время от времени экономика будет расширяться. Если вы посмотрите на Великую депрессию, там были периоды большой экспансии; в потерянном десятилетии Японии вы можете видеть, что ВВП рос в большинстве лет.Но проблема в том, что никогда не бывает достаточно, чтобы наверстать упущенное, чтобы вернуть экономику к полной занятости.

Значит ли это, что ничего нельзя сделать? Точно нет. Во-первых, процентные ставки. Хотя ноль является нижней границей номинальной процентной ставки, он не является нижней границей реальной процентной ставки. Если мир говорит вам, что не хватает инвестиционных возможностей, чтобы максимально использовать сбережения при текущей реальной процентной ставке, тогда вам нужно снизить эту реальную процентную ставку.Если вы сможете убедить людей, что инфляция будет выше, они не будут сидеть на наличных. По крайней мере в принципе, вы можете поддерживать полную занятость, пока у вас достаточно высокий целевой уровень инфляции. Люди могут возражать, но есть и вторая линия защиты, которая заключается в том, что если у вас есть то, что вы хотите сделать за счет государственных инвестиций (а Бог свидетель, мы делаем это во многих наших странах), то брать взаймы очень дешево.

Политика не жесткая, но если вы наивно считали, что политики просто делают то, что всем нравится, например, печатают деньги, то оказывается, что это совсем не так.Действительно трудно заставить политиков делать что-то бесплатное и полезное из-за огромной силы традиционного мышления и желания видеть вещи такими, какими они были в нормальные времена.

Это бездействие подкрепляется двумя особыми типами ловушек: «ловушкой самодовольства» и «ловушкой робости».

Ловушка самодовольства возникает тогда, когда какой-либо отдельный год кажется не таким уж плохим, по крайней мере, с точки зрения политика. В политической науке существует огромная литература по детерминантам выборов, в которой говорится, что абсолютный уровень экономических показателей не имеет никакого значения.Важны темпы роста в период подготовки к выборам, может быть, через шесть или девять месяцев. Если вы относитесь к этому серьезно, то оптимальная политика для правительства, которое хочет быть переизбранным с большим перевесом голосов, состоит в том, чтобы ввергнуть экономику в рецессию, когда оно вступит в должность, чтобы в последний год перед выборами у него был бум.

Правительства могут сказать, что если в год, предшествующий выборам, будет некоторый рост, то этого достаточно. Напротив, руководители центральных банков понимают, что дефляция — это очень плохо, и если бы современная экономика была склонна к дефляционной спирали, которую мы наблюдали в начале 1930-х годов, то я думаю, что мы могли бы положиться на банкиров, чтобы они что-то сделали.Они действительно эффективно справились с острой фазой финансового кризиса. Но у нас также есть очень убедительные доказательства того, что современная экономика не испытывает серьезных дефляционных спиралей. Существует достаточно жесткости заработной платы и других факторов, так что даже после многих лет депрессии, в лучшем случае, вы получите медленную, ползущую дефляцию. Великая японская дефляция никогда не превышала 1% в год и фактически кажется исключительной. Если вы посмотрите на длительные большие разрывы производства в устойчиво депрессивных экономиках, почти ни один из них не заканчивается дефляцией. Они всегда заканчиваются медленной инфляцией.

Это означает, что нет никаких событий, заставляющих центральный банк реагировать, и становится относительно легко начать искать оправдания бездействию. Кое-что из этого вы можете услышать сейчас от Европейского центрального банка, который говорит, что вся дефляция является результатом падения цен в странах-должниках и именно там она приносит наибольший вред. Очень легко оправдываться и бездействовать.

Еще есть ловушка робости, в которой даже политика, движущаяся в правильном направлении, потерпит неудачу, если она не будет достаточно агрессивной.Чтобы политика по снижению реальных процентных ставок за счет увеличения инфляционных ожиданий работала, она обычно должна быть весьма радикальной. Предположим, что вы объявили целевой уровень инфляции в 2%, и рынки вам поверили, но затем оказалось, что вашей экономике действительно необходимо ожидание инфляции в 4 или 5% для восстановления полной занятости. Если вы проводите политику по увеличению инфляции, рынки могут некоторое время вам верить, и экономика оживится, но этого будет недостаточно, чтобы положить конец дефляции, если полностью не отказаться от старой схемы. Мы вполне можем оказаться в ситуации, когда сработает только радикальное переосмысление и последующее осуществление этого переосмысления политики.

Проблема в том, что ничего радикального не происходит. Год за годом у нас плохие показатели, потраченные впустую ресурсы и загубленные жизни. У нас есть общество, которое не создано для того, чтобы справляться с долгосрочной безработицей, и все же у нас есть эта постоянно сложная проблема с огромными последствиями. Это бесит, потому что ничего из этого не должно происходить. Ресурсы и навыки есть, и экономические модели говорят нам, что делать, чтобы снова их использовать, но правительства и центральные банки им не верят.

Пол Кругман — приглашенный профессор Санджая Лалл (при любезной поддержке Мемориального фонда Санджая Лалл) и профессор экономики и международных отношений в Школе общественных и международных отношений имени Вудро Вильсона Принстонского университета.

Миф о вековом застое Джозеф Э.

Стиглиц

Лица, ответственные за управление восстановлением в 2008 году, сочли идею долгосрочной стагнации привлекательной, поскольку она объясняла их неудачи в достижении быстрого и надежного восстановления.Таким образом, по мере того, как экономика находилась в упадке, была возрождена концепция, родившаяся во время Великой депрессии 1930-х годов.

НЬЮ-ЙОРК. После финансового кризиса 2008 года некоторые экономисты утверждали, что Соединенные Штаты и, возможно, мировая экономика страдают от «долговременной стагнации» — идеи, впервые появившейся после Великой депрессии. Экономика всегда восстанавливалась после спадов. Но Великая депрессия длилась беспрецедентно долго.Многие считали, что экономика восстановилась только благодаря государственным расходам на Вторую мировую войну, и многие опасались, что с окончанием войны экономика вернется в депрессию.

  1. Битва за французских правых Тьерри Шено / Getty Images

Считалось, что произошло что-то такое, что даже при низких или нулевых процентных ставках экономика будет чахнуть.По хорошо понятным теперь причинам эти ужасные предсказания, к счастью, оказались ошибочными.

Те, кто отвечал за восстановление экономики в 2008 году (те самые люди, которые несут ответственность за недостаточное регулирование экономики в ее докризисные дни, к которым президент Барак Обама необъяснимым образом обратился, чтобы исправить то, что они помогли сломать), нашли идею вековой стагнации. привлекательна, потому что это объясняет их неудачи в достижении быстрого и надежного восстановления. Итак, когда экономика пришла в упадок, возродилась идея: не вините нас, как подразумевали ее сторонники, мы делаем все, что можем.

События прошлого года опровергли эту мысль, которая никогда не казалась очень правдоподобной. Внезапное увеличение дефицита США с примерно 3% до почти 6% ВВП из-за плохо разработанного закона о регрессивном налогообложении и двухпартийного увеличения расходов ускорило рост примерно до 4% и снизило безработицу до 18-летнего минимума. . Эти меры могут быть непродуманными, но они показывают, что при достаточной фискальной поддержке можно обеспечить полную занятость, даже если процентные ставки поднимутся намного выше нуля.

Администрация Обамы совершила серьезную ошибку в 2009 году, не применив более масштабные, более продолжительные, лучше структурированные и более гибкие фискальные стимулы. Если бы это было сделано, отскок экономики был бы сильнее, и о вековой стагнации не могло бы быть и речи. Как бы то ни было, только у тех, кто входил в 1% самых богатых, в течение первых трех лет так называемого восстановления наблюдался рост их доходов.

Некоторые из нас предупреждали в то время, что экономический спад, скорее всего, будет глубоким и продолжительным, и что необходимо более сильное и отличное от того, что предлагал Обама.Подозреваю, что главным препятствием была вера в то, что экономика только что пережила небольшой «удар», после которого она быстро оправится. Поместите банки в больницу, заботливо о них позаботьтесь (другими словами, не привлекайте банкиров ни к какой ответственности и даже не ругайте их, а лучше поднимите их боевой дух, пригласив их посоветоваться о том, как продвигаться вперед), и, самое главное, осыпьте их душами. с деньгами, и скоро все будет хорошо.

Подпишитесь на синдикаты проекта

Подписаться на проект Syndicate

Наш новейший журнал, Предстоящий 2022 год: расчеты , уже здесь.Чтобы получить печатную копию с доставкой в ​​любую точку мира, подпишитесь на PS менее чем за 9 долларов в месяц .

В качестве подписчика PS вы также получите неограниченный доступ к нашему набору первоклассного длинного контента On Point, интервью с авторами Say More, тематическим коллекциям The Big Picture и полному архиву PS .

Подпишись сейчас

Но бедствия экономики оказались глубже, чем предполагал этот диагноз.Последствия финансового кризиса были более серьезными, а массовое перераспределение доходов и богатства в пользу верхушки ослабило совокупный спрос. В экономике происходил переход от производства к услугам, а рыночные экономики не справляются с такими переходами сами по себе.

Требовалось нечто большее, чем массивная помощь банку. США нуждались в фундаментальной реформе своей финансовой системы. Закон Додда-Франка от 2010 года продвинулся, хотя и недостаточно далеко, в предотвращении того, чтобы банки причиняли вред остальным из нас; но это мало способствовало тому, чтобы банки действительно делали то, что они должны были делать, сосредоточившись больше, например, на кредитовании малых и средних предприятий.

Требовались дополнительные государственные расходы, но также были необходимы и более активные программы перераспределения и предварительного распределения, направленные на борьбу с ослаблением позиции рабочих на переговорах, с концентрацией рыночной власти в руках крупных корпораций, а также с корпоративными и финансовыми злоупотреблениями. Точно так же активная политика на рынке труда и в промышленности могла бы помочь тем областям, которые пострадали от последствий деиндустриализации.

Вместо этого политики не сделали достаточно даже для того, чтобы предотвратить потерю домов бедными домохозяйствами.Политические последствия этих экономических неудач были предсказуемы и предсказуемы: было ясно, что существует риск того, что те, с кем так плохо обошлись, превратятся в демагогов. Никто не мог предсказать, что в США появится такой плохой человек, как Дональд Трамп: женоненавистник-расист, стремящийся разрушить верховенство закона как дома, так и за рубежом, и дискредитировать американские институты, говорящие правду и оценивающие, включая СМИ.

Фискальный стимул столь же масштабный, как в декабре 2017 г. и январе 2018 г. (и в котором экономика не нуждался в то время), был бы еще более мощным десятилетием ранее, когда безработица была так высока. Таким образом, слабое восстановление не было результатом «вековой стагнации»; проблема заключалась в неадекватной государственной политике.

Здесь возникает центральный вопрос: будут ли темпы роста в ближайшие годы такими же высокими, как в прошлом? Это, конечно, зависит от скорости технологических изменений. Инвестиции в исследования и разработки, особенно в фундаментальные исследования, являются важным определяющим фактором, хотя и с длительными задержками; сокращения, предложенные администрацией Трампа, не сулят ничего хорошего.

Но даже тогда остается много неопределенности.Темпы роста на душу населения сильно варьировались за последние 50 лет: от 2 до 3% в год в течение десятилетия (десятилетий) после Второй мировой войны до 0,7% в последнее десятилетие. Но, возможно, было слишком много фетишизма роста — особенно когда мы думаем об экологических издержках, и тем более, если этот рост не приносит большой пользы подавляющему большинству граждан.

Размышляя о кризисе 2008 года, мы можем извлечь много уроков, но самый важный заключается в том, что проблема была и остается политической, а не экономической: нет ничего, что изначально мешало бы нашей экономике управлять таким образом, чтобы обеспечить полная занятость и общее процветание.Вековой застой был просто предлогом для ошибочной экономической политики. До тех пор, пока не будут преодолены эгоизм и близорукость, определяющие нашу политику — особенно в США при Трампе и его сторонниках-республиканцах, — экономика, которая служит многим, а не немногим, останется несбыточной мечтой. Даже если ВВП увеличится, доходы большинства граждан останутся на прежнем уровне.

За пределами стагнации — Журнал несогласных

За пределами стагнации

Восстановления после экономического кризиса недостаточно.Нам нужно сделать больше, чем просто воссоздать условия, приведшие к аварии. Этот специальный раздел призван дать прогрессивный ответ на вопрос о том, как мы должны реагировать на застой.

Марк Левинсон и Джон Шмитт ▪ Лето 2014 г.

В ноябре прошлого года на мероприятии Международного валютного фонда Ларри Саммерс, бывший экономический советник Билла Клинтона и Барака Обамы, выступил с влиятельной речью и изложил явно пессимистичный взгляд на экономику США.По словам Саммерса, достаточно плохо, что четыре года после восстановления после Великой рецессии экономика работала примерно на 10 процентов ниже своего полного потенциала, а доля занятого населения едва увеличилась с 2009 года. Но что еще хуже, Он заметил, что экономика работала неэффективно еще до кризиса. В середине 2000-х годов, за годы до спада, экономический рост был вялым, объем производства уже был ниже своего потенциала, а уровень занятости был намного ниже своего пика 2000 года.Саммерс отметил, что после умеренной рецессии 2001 года даже огромные двойные пузыри на рынке жилья и на фондовом рынке не смогли создать в экономике достаточный спрос, чтобы вызвать бум: загрузка производственных мощностей «не испытывала большого давления», безработица не был «удивительно низким», а инфляция была «совершенно спокойной». Саммерс предположил, что некоторое время назад экономика, возможно, вступила в долгосрочную фазу «вековой стагнации».

Пол Кругман, который не всегда соглашался с Саммерсом в вопросах макроэкономической политики, назвал выступление Саммерса «очень радикальным манифестом».Саммерс, главный архитектор неудачной экономической модели, с которой мы живем сегодня, по сути, говорил, что мы больше не можем рассчитывать на то, что экономика будет расти достаточно быстро, чтобы создавать рабочие места такими темпами, которые необходимы для поглощения нашей растущей рабочей силы. Долговременная стагнация требует переосмысления большей части стандартной макроэкономики, основанной на идее о том, что экономика будет расти сама по себе, лишь время от времени требуется вмешательство государства, как правило, для повышения процентных ставок, когда экономика «перегревается», и для снижения процентных ставок. когда резко возрастает безработица.Мнение Саммерса подразумевает необходимость активной роли правительства в стимулировании экономики, даже когда мы не находимся в рецессии.

Речь

Саммерса поднимает два больших вопроса. Во-первых, в чем причина этого застоя? На протяжении десятилетий прогрессивные экономисты утверждали, что в капиталистической экономике распределение доходов влияет на спрос в экономике. За это время многие политики подорвали переговорную позицию рабочих и перераспределили доходы в пользу богатых, особенно очень богатых.Профсоюзы подверглись нападкам, реальная стоимость минимальной заработной платы не была увеличена, макроэкономическая политика сместилась от заботы о полной занятости к сдерживанию инфляции, поощрялось свободное движение капитала через границы, финансы и промышленность были дерегулированы, а государственные услуги были приватизированы. . В результате этой политики образовался беспрецедентный разрыв между ростом производительности и повышением заработной платы. После 1979 года для значительной части рабочих рост заработной платы с поправкой на инфляцию замедлился, остановился и даже стал отрицательным.Доля американских рабочих с медицинской страховкой резко упала, а традиционные гарантированные пенсии были заменены менее щедрыми и гораздо более рискованными пенсионными планами в стиле 401 (k).

Как только рабочих стало меньше, экономика не смогла создать спрос, который поддерживал бы рост потребления и инвестиций, что привело к тому, что Саммерс назвал стагнацией. (В своем выступлении в МВФ Саммерс вообще не предлагал никакого объяснения стагнации. В последовавших дебатах он предложил несколько возможных теорий, в том числе намек на прогрессивное рассуждение о том, что «потребление может снизиться из-за резкого увеличение доли доходов, принадлежащих очень богатым, и увеличение доли доходов, приходящихся на капитал.»)

Второй большой вопрос, который ставит вековая стагнация, заключается в том, что нам с этим делать? Саммерс отвергает решения «со стороны предложения», такие как налоговая реформа, повышение квалификации рабочей силы и поощрение инноваций, как «очень маловероятно, что они принесут много пользы в ближайшие пять-десять лет». Он также отвергает политический подход, которого Соединенные Штаты придерживались с момента начала восстановления, который заключался в удержании процентных ставок на как можно более низком уровне в течение неопределенного времени, как в конечном счете неустойчивом. Для Саммерса это «фактически гарантирует появление существенных финансовых пузырей и опасного наращивания заемных средств», возвращая нас именно туда, где мы были в преддверии Великой рецессии.Вместо этого Саммерс разумно призывает к увеличению государственных расходов, уделяя особое внимание инфраструктуре.

Этот специальный раздел призван дать более полный и прогрессивный ответ на вопрос о том, как мы должны реагировать на застой. Одной из общих тем последующих эссе является то, что одного «восстановления» после экономического кризиса недостаточно. Нам нужно сделать больше, чем просто воссоздать условия, приведшие к аварии. Эти статьи представляют собой далеко не законченные фрагменты альтернативной экономической стратегии.Каждый из авторов внимательно рассматривает некоторые из наших самых насущных проблем и предлагает идеи, которые вернут баланс сил обратно в пользу рабочих и решат проблемы стагнации, терзающие американскую экономику.

Дин Бейкер и Джаред Бернштейн отмечают, что переговорная сила рабочих в решающей степени зависит от уровня безработицы. Когда безработица высока, рабочих легко заменить, и они должны брать любую заработную плату, льготы и условия труда. Когда существует полная занятость, рабочие имеют право требовать и получать больше.Бейкер и Бернстайн описывают набор идей, которые помогут нам достичь полной занятости.

Лучшая финансовая и денежно-кредитная политика может быть подорвана финансовой системой, которая, как представляется, была рассчитана на взлеты и падения. Дженнифер Тауб скептически относится к большинству усилий по реформированию, предпринятых с 2008 года. Она предлагает разбить банки, которые «слишком велики, чтобы обанкротиться», и рекомендует альтернативную повестку дня, в которой финансовый сектор работает на остальную часть экономики, а не наоборот.

Алан Аджа, Дэниел Бустильо, Уильям Дарити-младший., и Дэррик Гамильтон решительно оспаривают идею о том, что экономические проблемы, с которыми сталкиваются чернокожие, отражают «саботажное отношение и поведение». Они призывают к «целевому универсализму» — универсальным программам, таким как «детские облигации» (государственные счета, созданные при рождении, которые помогут молодым людям финансировать образование, первоначальный взнос или малый бизнес) и федеральным гарантиям занятости — которые направлены на решение проблем непропорционально меньшинствами.

Конгресс выступает главным препятствием на пути прогрессивной политики.Эми Ханауэр утверждает, что штаты и города осуществляют важную, но часто упускаемую из виду прогрессивную экономическую политику, касающуюся стандартов занятости, удаления и переработки отходов, сохранения, жилья и образования. Эти усилия, хотя и важны сами по себе, могут также служить «планом действий на федеральном уровне».

Амбициозное эссе

Хизер Боуши выступает за создание политической коалиции вокруг политики работы и семьи, такой как оплачиваемый семейный отпуск и отпуск по болезни, всеобщий уход за детьми и престарелыми, а также пересмотр трудового законодательства, чтобы гарантировать как гибкий график работы, так и предсказуемый график работы.Боуши опирается на опыт «Нового курса» и «Великого общества», которые приносили помощь рабочим и беднякам, создавая при этом политическую коалицию, которая защищала эти достижения. По ее мнению, эти учреждения нуждаются в обновлении, чтобы удовлетворить потребности семей, в которых женщины почти так же, как и мужчины, могут работать по найму.


Марк Левинсон является главным экономистом Международного союза работников сферы услуг и редактором книги Dissent . Джон Шмитт — старший экономист Центра экономических и политических исследований.

Что могут сделать регионы для преодоления стагнации и возобновления значительного социально-экономического роста

Существенный социально-экономический рост в современных условиях вряд ли может быть достигнут в регионе и поддерживаться в течение нескольких лет без увеличения инвестиций в основной капитал и человеческий капитал на 8–10 % . Было доказано, что доля этих инвестиций и вкладов в ВВП находится в сильной корреляции с темпами экономического роста.

В развитых странах доля инвестиций в ВВП составляет в среднем 21%, а доля инвестиций в экономику знаний составляет более 30%.Это обеспечивает им качественный социально-экономический рост, в среднем 1,5–2% в год. В развивающихся странах доля инвестиций в основной капитал в ВВП составляет 30–35 %, а доля инвестиций в экономику знаний — около 20 %. Поэтому они увеличивают свой ВВП в среднем на 4–5% в год, правда, в значительной степени за счет развития традиционных отраслей и при значительном использовании экстенсивных факторов. В настоящее время Китай при доле инвестиций в основной капитал на уровне 45% и инвестиций в экономику знаний на уровне 22% обеспечивает рост в посткризисный период в размере 6.5–7% в год.

Сегодня доля инвестиций в основной капитал в России составляет 17% (в 2018 году этот показатель составил 17,6 трлн руб. при ВВП 103,6 млрд руб.), а суммарная доля сектора экономики знаний в ВВП – 14% (15 млрд руб.). При таких соотношениях последние шесть лет в условиях снижения инвестиций и вливаний мы закономерно развиваем экономику на уровне 0–1% в среднем в год. Однако необходимо учитывать негативное влияние санкций, с одной стороны, и снижения цен на нефть, с другой.

Для перехода к социально-экономическому росту необходимо повысить норму инвестиций и взносов в ВВП. Альтернативы нет, если мы хотим добиться значительного долгосрочного развития российской экономики и социальной сферы. Сказанное в полной мере относится к подавляющему большинству регионов, поскольку их доли инвестиций и вкладов в ВРП крайне низки.

Почему для экономического роста необходимы такие значительные инвестиции и взносы? Необходимы инвестиции:

—Обеспечение модернизации существующих заводов-изготовителей.Не менее двух третей отраслей имеют устаревшие основные фонды, особенно машины и оборудование. В России 23% машин и оборудования находятся в эксплуатации с истекшим сроком амортизации; их давно планировали сдать на слом. Износ основных фондов уже превысил 50% и продолжает увеличиваться.

— Удвоить, а затем утроить неразвитые высокотехнологичные отрасли России: электронику, фармацевтику, современное приборостроение, аэрокосмическую промышленность, атомную энергетику, высшие эшелоны химической промышленности, производство современных синтетических материалов и т.д.

—Создание современной транспортно-логистической инфраструктуры и переход к массовому строительству двухполосных автомобильных дорог, высокоскоростных железных дорог, крупных логистических центров.

—Обеспечить рост жилищно-коммунального и социального строительства не менее чем в 1,7 раза к 2025 г. и в 2,5 раза к 2030 г. Цель – довести обеспеченность благоустроенным жильем до 30 м 2 на душу населения.

—Развитие всех секторов экономики знаний.

На необходимость инновационно-ориентированных инвестиций в новые технологии и инфраструктуру указывали многие авторы [4, 5, 15].

Рост экономики знаний на 8–10% должен быть направлен на увеличение доли расходов в отдельных секторах ВВП к 2025 г.:

• НИОКР – с 1,2 до 3%;

• образование, от 4 до 7%;

• информационные технологии от 3,5 до 10%;

• биотехнологии и здравоохранение с 5 до 8%.

Эти показатели также могут служить некими ориентирами для регионов.

Что может быть источником столь значительных инвестиций в основной капитал и экономику знаний для регионов? Основным дополнительным источником этих средств могут быть инвестиционные кредиты.Не все осознают, что основной «денежный мешок» России — банковские активы, которые к апрелю 2020 года составили 97,9 трлн руб. Они более чем в два раза превышают общий объем государственных средств — консолидированного бюджета плюс внебюджетные государственные фонды (пенсионные, медицинские и социальные фонды). ), где сосредоточено всего 40 трлн руб.

Сегодня объем инвестиционного кредитования в стране ничтожен. Менее 1% банковских активов используется для инвестиционных кредитов российских банков отечественным предприятиям. В целом все виды инвестиционного кредитования, включая иностранное кредитование, составляют лишь 8% российских инвестиций.В развитых странах эта доля достигает 30–50 %, а в развивающихся – 20–25 % при вдвое большем вкладе в ВВП. Здесь преобладают безвозвратные вложения, часто используемые крайне неэффективно, в различных иных целях, в том числе в связи с изменением условий. Обязанности по возврату этих средств нет, поэтому нет и такой строгой ответственности, как при инвестиционном кредитовании. И это даже не говоря о коррупционных схемах.

Инвестиционный кредит, напротив, подлежит возврату. Коммерческий банк-эмитент заинтересован в погашении. В противном случае он потеряет деньги, которых у него нет, если кредит не будет полностью возвращен. Если эти средства будут предоставлены коммерческому банку из ЦБ РФ или ВЭБ.РФ (Российская государственная корпорация развития), не говоря уже о международных банках, то ответственность за их невозврат, скорее всего, ляжет в уголовную ответственность, приведет к банкротству банка, лишение его лицензии и др.

Кроме того, инвестиционный кредит не может быть выдан без подробного бизнес-плана и подтверждения срока окупаемости, который проверяется банком.Опытные сотрудники банка также участвуют в переговорах по закупке оборудования для финансирования предприятия-заемщика. Затем банк обычно перечисляет деньги непосредственно производителю этого оборудования после его доставки. Банк также принимает участие в переговорах со строителями, если они возводят объекты под новые мощности предприятий; он также переводит деньги непосредственно строителям, когда они выполняют согласованный набор работ. Поэтому вряд ли эти средства могут быть использованы не по назначению.В значительной степени они просто никогда не отражаются в отчетности предприятия. Крайне важно, чтобы к непростой задаче технологического переоснащения предприятий подключались специалисты банков. Банк может нанять специалистов не только в России, но и за рубежом из числа надежных специалистов в данной области. Поэтому инвестиционный кредит намного эффективнее безвозвратных вложений. Также целесообразно проводить все дополнительные средства, выделяемые на инвестирование, через кредитную систему в случае окупаемости проекта.

В настоящее время брать инвестиционный кредит невыгодно: это очень дорого и требует минимальной процентной ставки 10% годовых. Рентабельность большинства предприятий ниже 10%, поэтому они не могут позволить себе такой кредит. Более того, он обычно выдается на срок не более трех лет, если не считать того, что компании боятся влезать в долги на более длительный срок и платить непомерно высокую и невыгодную доходность.

Исходя из всего этого, для перехода к инвестиционному кредитованию как основному источнику дополнительных вложений в основной капитал в массовом порядке необходимо предоставление инвестиционного кредита: под 5% годовых на технологическое переоснащение действующих производств с срок окупаемости 5–7 лет; под 4% на создание новых мощностей в высокотехнологичных производствах со сроком окупаемости 10–12 лет; под 3% на создание современной транспортной инфраструктуры с окупаемостью 20–25 лет.

ЦБ недавно понизил ключевую ставку и уже поднял ее до 5,5%. Он намерен снизить его еще больше, по крайней мере, в ближайшем будущем, учитывая риски продолжающейся пандемии COVID-19 и нефтяного кризиса. Регионы уже сегодня могут субсидировать часть процентной ставки при использовании инвестиционных кредитов российских коммерческих банков. Это относительно небольшие средства. Чтобы взять кредит в размере 10 млрд руб. под 5% годовых, компании необходимо инвестировать всего 500 млн руб., чтобы снизить процентную ставку с 10 до 5%. Вероятно, потребуется и губернаторская поручительство по инвестиционному кредиту.

Откуда должны поступать такие средства в региональные бюджеты? Проблема финансовой поддержки регионов стоит крайне остро. Хорошо известны дисбалансы в финансовых потоках между центром и периферией и неэффективность межбюджетных трансфертов. Этому посвящены исследования многих авторов [8, 10, 13]. Необходимые средства можно получить, если часть статей бюджета, связанных с инвестициями в народное хозяйство, вместо безвозвратного финансирования перевести на кредитную основу по взаимовыгодным ставкам.Высвободившихся средств более чем достаточно для софинансирования процентных ставок по другим инвестиционным проектам. Опыт показывает, что предприятия сразу же выстраиваются в очередь за инвестиционным кредитом на технологическую модернизацию, даже если он выдается частично под 5% годовых и ниже. Такие кредиты, как известно, предоставляет Фонд развития промышленности при Минпромторге России. Там в очереди стоят более 300 предприятий. Еще тысячи предприятий просто не подают заявки, потому что пробиться сложно.Он также предлагает более простые и выгодные условия, чем в этом фонде. Поэтому такие кредиты будут востребованы.

Еще один источник средств связан с возможностью привлечения администрациями регионов дополнительных финансовых ресурсов. Бюджеты можно сделать умеренно убыточными с дефицитом 1–3% ВРП, мерами безопасности и дезинфляции. Тогда расходы превысят доходы, и эти дополнительные средства можно будет использовать для финансирования экономического роста за счет инвестиционных кредитов.Это обеспечит их безусловный возврат: они не будут съедены. В рамках этого дефицита могут быть выпущены региональные облигации.

Кроме того, региональные власти сами могут брать кредиты, причем по более выгодным ставкам, чем предприятия. Это могут быть бюджетные кредиты, кредиты ВЭБа, кредиты крупных коммерческих банков. Они будут отданы региону по более низким ставкам, чем отдельному предприятию. Эти инвестиционные кредиты также следует использовать для рентабельных проектов, особенно тех, которые реализуются в рамках государственно-частного партнерства, которое должно быть всесторонне развито. При бюджетных объемах такая задолженность была бы обеспечена на уровне 50–60%. При этом многие регионы гордятся тем, что их доходы превышают расходы и работают с профицитом. В таком регионе одновременно может не быть денег на рентабельные проекты малого и среднего бизнеса, стагнирующие из-за нехватки средств. Район не привлекает рабочих, так как новых мощностей вводится мало и т.д.

Пора осознать, что излишки — это растрата денег, которые обесцениваются от бессмысленного некроза. Давайте посмотрим на цивилизованные страны: у них у всех неблагоприятные бюджеты.Это самые успешные страны — США и Германия. И какие у них долги? Внешние долги европейских государств составляют в среднем 86%. РФ имеет внешний долг 3%; он якобы не нуждается в деньгах. России достаточно иметь 17-процентную долю инвестиций в ВВП и стагнировать вместо того, чтобы двигаться вперед с гораздо большими инвестициями, которые она могла бы быстро покрыть, выведя 50–100 млрд долларов. Совершенно благополучная ситуация с крайне небольшими внутренними и внешними долгами России. У Китая внешний и внутренний долги составляют 257% ВВП, и страна очень успешно развивается. В Японии эти долги составляют более 200%; только у Соединенных Штатов государственный долг составляет 120%. А у России внутренний и внешний долги в сумме 15%. Даже если учесть общий долг всех наших предприятий и организаций плюс государственный долг, это всего 29% ВВП, тогда как международная безопасная норма — 60% ВВП. В России 20 млн бедняков имеют доходы ниже прожиточного минимума; 7% работающих имеют заработную плату, равную прожиточному минимуму.Жилищное строительство сильно недофинансировано и сократилось с 85 млн м 90 232 2 90 233 в 2015 году до 75 млн м 90 232 2 90 233 в 2018 году. Но решающим аспектом недофинансирования является социально-экономический рост.

Однако, по правде говоря, мы сидим на сундуке с золотом. Центральный банк сообщил, что по состоянию на апрель 2020 года ЗВР страны в ЗВР превысили 120 млрд долларов США, а все резервы — 563 млрд долларов США. За последние 15 лет мы ни разу не касались 300 миллиардов долларов. Когда вдруг потребовались 600 млрд руб., правительство увеличило НДС на 2%.По отношению к упомянутым резервам это незначительная сумма, выделенная росчерком пера главы Сбербанка Г. Грефа, куда граждане вложили всего 13 трлн рублей. Власти подняли инфляцию до 5,5% и сократили доходы десятков миллионов людей. Уже шестой год снижаются реальные располагаемые доходы, а мы живем с профицитом бюджета, баснословными резервами, в пять раз большими, чем в крупнейших странах Европы, опережающих по своей экономике Россию.Но как же приятно сидеть на сундуке с золотом, которое ежегодно стоит 20–25 миллиардов долларов. И это не 600 млрд руб., а более 1,2 трлн руб.

Имитировать такое ведомственно-фискальное поведение не нужно. Нужно смотреть на передовые страны, как и за счет чего они развиваются. Попробуйте развить компанию без кредита, без долгов. Вы будете топтаться на месте. В лучшем случае вы будете продвигаться вперед небольшими шагами. То же самое касается регионов. Не нужно бояться посильных кредитов или экономически обоснованных долгов. Нужно только расходовать их эффективно на валовой основе, а не распределять их направо и налево безвозвратно. Мы иногда так делаем, но должного эффекта не добиваемся.

Возьмите программу развития Дальнего Востока. Программа была принята в 2013 году. Шесть лет спустя государство предоставило беспрецедентные льготы и вложило огромные средства. Программа включает строительство 1500 предприятий, на которые государство начало выделять 3,88 трлн рублей. Однако результаты низкие.ВРП почти не рос, и темпы ниже, чем в целом по России, несмотря на то, что в других регионах таких льгот и инвестиций нет. Сельское хозяйство просто деградирует. За шесть лет производство мяса сократилось на 20%, молока — на 10%, а объем зерна — в 2,5 раза. В последние годы объем жилищного строительства сократился: почти в два раза меньше жилья на 1000 жителей, чем в среднем по другим регионам. Но все направлено на бурное развитие Дальнего Востока.Что это за «приоритетное развитие»? Идет большой отток населения из области, а уровень жизни не повышается. Почему? Потому что деньги используются безвозвратно, неэффективно. После установления высоких льгот для территорий опережающего развития, созданных на Дальнем Востоке и на которые были затрачены огромные средства, инвестиции вдруг, хотя и падали раньше, в 2017 г. взлетели на 17%. хоть какие-то экономические результаты.Ан нет: ВРП Дальнего Востока в 2018 году вырос на 1,8%, а в России при росте инвестиций на 4% — на 2,3%. Нет нужды брать с этого пример; необходимо действовать эффективно, использовать деньги преимущественно на возвратной основе.

Источником дополнительных средств может быть приватизация ряда государственных предприятий и организаций. Значительная часть этих предприятий находится в подчинении регионов или муниципалитетов и не выполняет никаких государственных функций, а носит чисто коммерческий характер.Несколько лет назад я занимался стратегией развития Костромской области. Я был удивлен, увидев, что государству принадлежало совершенно устаревшее лесозаготовительное объединение. Здесь почти не используются промышленные комплексы, имеющие механизированное производство, успешно применяемое в частных структурах. Зачем государству эта примитивная, полуубыточная лесозаготовка? Какие государственные задачи он решает? Областная администрация владеет торговым центром в Костроме. Когда-то это был памятник дореволюционной архитектуры.Сейчас это ветхое здание с дырявой крышей, но тем не менее это государственная собственность. Где ценность для государства? Сдали в аренду неблагоустроенное помещение. Еще одно госпредприятие — теплица для помидоров и огурцов, проданная населению. И при чем здесь государство? Почему не частный? Мы могли бы продолжить. В каждом регионе есть что-то подобное.

Положительный пример — Правительство Москвы. Он продал частному бизнесу за хорошие деньги (триллионы рублей) такие вроде бы прибыльные организации, как Банк Москвы, прекрасный аэропорт Внуково и многие другие объекты.Средства были вложены в развитие города.

Крайне выгодно регионам, если они готовы вести серьезную административную работу, создавать особые экономические зоны (ОЭЗ), ТОРы, индустриальные парки, зоны технологического развития, а также поддерживать другие подобные структуры, специально созданные правительство. Это стимулирует более прибыльный инновационный бизнес, развитие импортозамещения и экспортного производства. Предоставляются большие льготы по прибыли, по налогам не только на прибыль, но и на имущество, землю, таможенные, административные льготы и многое другое.

Но как плохо все это используется. Эффективные зоны можно пересчитать по пальцам. Есть Елабуга — небольшая ОЭЗ, сосредоточившая костяк предприятий, объем производства которых уже превысил 150 млрд руб. и продолжает увеличиваться. В районе новосибирского Академгородка была создана зона технологического развития без льгот [16]. Его доход составляет более 20 млрд рублей и быстро растет. Липецкая ОЭЗ давно себя окупила. Во вновь созданной ОЭЗ Московской области в Протвино уже работают 11 предприятий и строятся 14.Хотя прошло всего несколько лет, производство уже началось. Необходимо максимально использовать все преимущества, которые предоставляет федеральное правительство.

А многие регионы «спят», вялые, не спешат включаться в хорошее новое дело, даже самое успешное из них. Возьмем наш лучший, на наш взгляд, российский регион — Республику Татарстан. В стране уже 80 перинатальных центров, а в Татарстане, где 4 млн человек и высокая рождаемость, только недавно открылся первый перинатальный центр.Поэтому младенческая смертность там достаточно высока по сравнению с другими регионами Поволжья. Рядом, в малофинансируемой Чувашии, в 1,5 раза меньше.

В качестве основного компонента программы «Здоровье» по всей стране были созданы исключительные кардиологические центры. Государство не жалело на них денег. А вот Костромская область промахнулась; его сердечный центр ни на что не способен. А для того, чтобы поставить простой кардиостимулятор, пациенты вынуждены 4 часа ездить в Иваново. В Ростове-на-Дону работает крупнейший эффективно функционирующий федеральный онкологический диспансер.Рядом находятся другие крупные города. И при этом у них нет современного центра позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ), который бы выявлял метастазы рака, не видимые никаким другим способом. Было много возможностей создать ПЭТ-центр, но ничего не было сделано. Хотя и частные, и государственные компании стремились организовать такой центр в Ростове-на-Дону, пусть и тратили свои средства; они только запросили свободное место. И таких примеров десятки.

Чрезвычайно важной является проблема финансового обеспечения жилищного строительства, в частности, конкуренция на кредитном рынке (подробнее см. [14]).Дополнительные средства можно получить за счет выпуска специальных облигационных займов, выгодных как регионам, так и населению. Например, их можно использовать для финансирования жилья или покупки автомобилей. Объявлен облигационный заем, и те, кто хочет приобрести дом, покупают облигации из этого займа. Это дает небольшой доход в год, но как только накапливается определенный процент от цены квартиры, администрация гарантирует выбор квартиры, например, со скидкой 30% от цены и ипотечный кредит по низкой цене. процентная ставка.За счет чего? Потому что деньги, которые люди давали три года назад, два года назад, год назад, шли на строительство жилья. Эти деньги пошли на конкретные частные жилищные компании, с которыми администрация области заключила договор: мы вам выделяем дополнительные деньги на жилье из облигационного займа за год-два до его ввода в эксплуатацию, а вы даете этим заемщикам квартиру со скидкой. Все, естественно, соглашаются, поскольку это резко увеличивает спрос на жилье. Можно подсчитать, насколько это выгодно строителям.И администрация ничего не теряет; он действует как искусный посредник.

Это не менее выгодно для населения, для значительной части которого стоимость нового жилья выросла за последние два года аж на 30%: на 15–20% из-за необходимости покупать готовое жилья, причем не со скидкой, как раньше, когда его начали продавать после завершения фундаментных работ, а на 15% за счет ухода с рынка многих строительных компаний, финансировавших жилье за ​​счет долевого участия.То же самое и с автомобилями. Действительно, только на банковских вкладах население России накопило 30 трлн рублей. А по оценкам экспертов, у россиян на счетах в иностранных банках от 700 до 1000 миллиардов долларов. Использование не менее 3% этой суммы открывает большие возможности для дополнительного финансирования жилищного строительства и производства автомобилей.

Как бороться с вековой стагнацией

Подробнее о:

Торговля

МИЛАН. Большая часть мира, особенно страны с развитой экономикой, в последние годы погрязли в модели медленного и снижающегося роста ВВП, что заставляет многих задаться вопросом, не становится ли это полупостоянным состоянием — так называемой «долговременной стагнацией».Ответ, вероятно, да, но вопрос неточен и, следовательно, имеет ограниченную полезность. В конце концов, существуют различные типы сил, которые могут подавлять рост, и не все из них находятся вне нашего контроля.

Безусловно, есть веские основания полагать, что многим из сдерживающих рост факторов, с которыми мы сталкиваемся в настоящее время, будет трудно, если не невозможно, противостоять в ближайшем будущем, не ставя под угрозу будущий рост и стабильность. Результат этих устойчивых состояний можно назвать «вековой стагнацией» (SS1).

Первый признак того, что мы испытываем SS1, относится к технологии. Если мы, как утверждает экономист Роберт Гордон, переживаем замедление технологических инноваций, повышающих производительность, долгосрочный потенциальный рост будет ограничен. Но даже если инновации не слишком сильно упали или скоро возобновятся, структурная адаптация и поведенческие изменения, необходимые для того, чтобы воспользоваться сопутствующим ростом производительности, потребуют времени.

Второе условие, поддерживающее SS1, связано с влиянием повышенной неопределенности — в отношении роста, гарантий занятости, политик и правил, а также множества изменений, которые могут повлиять на любой из этих факторов — на инвестиции и потребление.Люди просто не знают, начнут ли их правительства добиваться прогресса в борьбе с дефляционным давлением, противодействии растущему неравенству, преодолению социальной и политической раздробленности и восстановлению экономического роста и занятости.

Поскольку будущий спрос далеко не гарантирован, частные инвестиции сокращаются во многих странах, в том числе совсем недавно в Китае. То же самое касается потребления домохозяйств, особенно в странах с развитой экономикой, где большая доля потребления не является обязательной (например, замена потребительских товаров длительного пользования, путешествия и питание в ресторанах).Учитывая, сколько времени понадобилось, например, экономике США, чтобы полностью оправиться от Великой депрессии — до Второй мировой войны, когда правительство взяло на себя большую часть спроса в экономике — кажется, что перелома в этих тенденциях не произойдет. в любое время скоро.

Третьим признаком того, что мы застряли в SS1, является задолженность. Домохозяйства, корпорации, финансовые учреждения и правительства — все сталкиваются с ограничениями баланса, которые, как кажется правдоподобным, сдерживают расходы и инвестиции, увеличивают сбережения и в целом способствуют дефляционной среде.

Действия, направленные на снижение доли заемных средств и восстановление баланса, такие как признание убытков, списание активов и рекапитализация банков, несут долгосрочные выгоды, но краткосрочные издержки. Действительно, восстановление баланса требует времени, особенно в бытовом секторе, и неизбежно тормозит рост.

Картина несколько мрачная. Но это еще не все, что раскрывается другим, более точным вопросом: существует ли набор политических мер, которые могли бы со временем повысить уровень и качество роста? Здесь ответ также кажется положительным, предполагая, что мы также сталкиваемся с другим типом векового застоя — назовем его «временным застоем два» (SS2) — который продиктован нашим нежеланием или неспособностью реализовать правильное сочетание политики.

Ключевой элемент этого набора мер политики будет направлен на борьбу с растущим неравенством. Хотя силам, подпитывающим эту тенденцию, – в частности, глобализации и прогрессу в области цифровых технологий – будет трудно противостоять в полной мере, их неблагоприятные последствия можно смягчить за счет перераспределения через системы налогообложения и социального обеспечения. По мере того, как экономика претерпевает длительные структурные преобразования, отдельным людям и семьям нужны ресурсы для инвестирования в новые навыки.

Кроме того, необходимо переосмыслить денежно-кредитную политику, на которую легло основное бремя восстановления после экономического кризиса 2008 года.Дело в том, что годы сверхнизких процентных ставок и масштабного количественного смягчения не привели к достаточному увеличению совокупного спроса, а тем более к адекватному снижению дефляционных сил.

Но повышение процентных ставок в одностороннем порядке сопряжено с серьезными рисками, поскольку в условиях ограниченного спроса более высокие процентные ставки привлекают приток капитала, тем самым повышая обменный курс и подрывая рост торгуемой части экономики. Учитывая это, директивным органам развитых стран следует рассмотреть вопрос о введении некоторых мер контроля за своими счетами операций с капиталом (подобно тому, как это делают успешные страны с формирующимся рынком) — шаг, который будет способствовать более независимым и адаптированным подходам к выходу из финансовой репрессии.

Третьим приоритетом должно быть усиление мер фискального реагирования, особенно в отношении инвестиций государственного сектора. Европа, в частности, платит высокую цену за недостаточное использование своих фискальных возможностей – решение, которое было принято из-за политической непопулярности долга и фискальных трансфертов. При правильных условиях балансы пенсионных фондов и фондов национального благосостояния также можно было бы использовать для финансирования инвестиций.

Есть много других областей, в которых странам может потребоваться рассмотреть возможность проведения реформ.К ним относятся налоговая политика, неэффективное или ненадлежащее использование государственных средств, препятствия для структурных изменений на рынках продуктов и факторов производства, а также несоответствие между охватом глобальных финансовых учреждений и способностью суверенных балансов вмешиваться в случае финансовых затруднений.

SS1 значительно усложнит адресацию SS2. На самом деле, кажется, что даже энергичных внутренних и международных мер политики будет недостаточно, чтобы устранить риск того, что спрос и рост будут оставаться подавленными в течение длительного периода.Но это не причина откладывать действия в тех областях, где политика может изменить ситуацию. Точно так же, как наши прошлые политические решения помогли создать SS1, с которым мы сталкиваемся сегодня, неспособность реализовать политику, направленную на решение SS2, может создать завтра гораздо более неразрешимую и потенциально нестабильную ситуацию.

Первоначально эта статья появилась на сайте project-syndicate.

Похожие записи

Вам будет интересно

Разведение австралийских раков – Как разводить австралийского рака — одну из самых выгодных аквакультур для бизнеса?

Как получить электронный больничный лист работодателю: Вопрос: Как работодателю заполнить электронный больничный лист? (Консультация эксперта, 2021)

Добавить комментарий

Комментарий добавить легко